Выпроводив от себя тень прошлого, Путин, к моему несчастью, решил компенсировать мне долгое ожидание.
Он говорил много. Нудно. И бессодержательно.
Впрочем, когда я перечитала это интервью сейчас, даже в самой нудной его части оказался забавный нюанс. Для любителей поспорить о том, насколько длительной и продуманной была операция Путин – президент, там содержится прямое доказательство того, что в декабре 1998 года он еще был ни сном ни духом о своей будущей карьере престолонаследника. И более того – он вообще опасался, что даже его нынешняя, скромная карьерка вполне может скоропостижно покатиться в тартарары. Путин в тот момент явно сомневался не только в своей личной судьбе, но и в том, что ельцинский режим просуществует хотя бы отпущенный ему по конституции срок.
– Что касается слухов о моей отставке, – говорил, например, Путин, – то сам факт ясен: президент четко заявил, что он не собирается баллотироваться на третий срок. Значит, мы с вами понимаем, что будущий президент, конечно, на этом месте захочет иметь квалифицированного, но преданного ему человека. Ясно, что мне придется уйти. Борис Николаевич знает, что я к этому отношусь совершенно спокойно. Для меня это – интересная и почетная страница в жизни, которая когда-то будет перевернута… Что для России необычайно важно: ФСБ должна сохраниться как единая, мощная, исключительно федеральная и вертикально образуемая система. Таких структур сейчас немного… После того как его ответ на мой первый вопрос занял почти полчаса (при том что я точно знала, что все эти полчаса пошлейших рассуждений о роли доблестных органов мне придется выбросить как абсолютно несъедобные для публикации), я всерьез заволновалась. Я четко знала, что в оставшиеся на моей кассете полчаса мне надо раскрутить Путина на разговор о том, кто в реальности руководит страной – Ельцин или премьер Примаков, на которого из-за болезни президента возлагалось все больше полномочий главы государства.
Пришлось перейти к делу безо всяких прелюдий.
Я резко прервала поток чекистского сознания:
– Как часто вы сейчас лично общаетесь с президентом?
– Примерно раз в месяц… – честно сознался в чудовищном для страны факте шеф главной спецслужбы государства.
– А с премьером Примаковым – чаще, чем с президентом?
– Да, чаще, – с искренностью Павлика Морозова ответил Путин. – В неделю раза четыре бывает. Иногда чуть пореже – раз в неделю. А бывает – и через день…
– То есть все текущие оперативные вопросы вы решаете с Примаковым? – безмятежным тоном уточнила я.
Путин с готовностью подтвердил:
– Да, текущих оперативных вопросов так много бывает – и по линии МИДа, и по линии Министерства экономики, и по линии Министерства обороны, и по линии внешнеэкономических связей, и по линии военной контрразведки. Поэтому Евгений Максимович звонит мне и на работу, и домой, а если у меня есть необходимость, то я тоже всегда ему звоню…
И тут я, наконец, задала главный вопрос, очевидно вытекавший из его предыдущих ответов:
– Таким образом, вы сейчас напрямую подчиняетесь Примакову? Получается, все президентские функции оперативного управления силовиками переданы главе правительства?
Поняв, что сам загнал себя в угол, Путин попытался запутать следы:
– У нас никаких сложностей здесь нет! Мы замыкаемся напрямую на президента. Это никак не мешает главе правительства работать с нами в оперативном режиме…
Но после его предыдущей откровенности насчет месячного лимита контактов с президентом Ельциным все эти слова звучали вполне бессмысленно.
Путин признался в главном: Примаков, пользуясь слабостью Кремля и болезнью президента, уже совершил в стране ползучий переворот и де-факто получил президентскую власть. И главное – власть над спецслужбами. И то, что Путин так спокойно в этом признавался, свидетельствовало либо о его глубоко пораженческих настроениях, либо о надежде найти общий язык с новой властью – например, на почве возрождения спецслужб. Благо ведомства, выходцами из которых они с Примаковым являлись, были родственными.
Ответ Путина на мой вопрос о скандальной пресс- конференции Литвиненко и других офицеров ФСБ, заявивших, что прежнее руководство ФСБ заставляло их готовить покушение на Березовского, был тоже предельно любопытен:
– Лично я для себя не исключаю, что эти люди действительно запугали Бориса Абрамовича Березовского. На него ведь уже было покушение. И поверить в то, что готовится еще одно покушение, ему было легко и просто. Но лично я считаю, что с помощью этого скандала офицеры просто обеспечивали себе рынок труда на будущее. Ведь кое-кто из них даже в охране у него подвизался.
Чуть подумав, он добавил:
– А история с пресс-конференцией, о которой вы вспомнили, свидетельствует о внутреннем нездоровье нашей системы. Поэтому я и ликвидировал целиком это подразделение, в котором возник скандал…
На этом интервью, по идее, можно было бы и заканчивать.
Но оставалась еще одна важная тема (которая сегодня, кстати, не потеряла актуальности, а даже приобрела еще большую): откровенное покровительство со стороны российских спецслужб и правоохранительных структур русских фашистов. То есть в открытую их, разумеется, никто из госчиновников не поддерживал. Однако Генпрокуратура, МВД и ФСБ откровенно саботировали все попытки возбудить уголовные дела против политиков-антисемитов, по сути, открыто призывавших к погромам.
Во время недолгого царствования Примакова и его левого правительства они, как нетрудно вспомнить, оживились чрезвычайно. Первым отличился Макашов, выступивший с тошнотворным призывом мочиться в окошко жидам. При этом Генпрокуратура во главе со Скуратовым, игравшая на стороне Примакова, делала все, чтобы не дать ход уголовному делу против шовинистов. Она умудрилась возбудить против Макашова дело не за откровенно антисемитские заявления и призывы, а по совершенно другой, заведомо
