нее и домашний есть, — поблагодарить, узнать его мнение. Может быть, даже подъехать в редакцию, особенно если этот Сергей, который писал статью, тоже на месте. Может, ему звонили уже, может, ее искали журналисты из других газет или с телевидения — это было бы неплохо.

А заодно стоило бы попросить Бреннера проконтролировать этого Сергея, приказав ему давать Маринин телефон любому разыскивающему ее журналисту — предварительно убедившись, что это на самом деле журналист. Или лучше пусть записывает всю информацию для нее — а она сама будет звонить ежедневно и забирать. Она его уже просила об этом, но если ему напомнит зам главного редактора, наверное, это будет более эффективно.

Она тут же сказала себе, что не стоит обольщаться — Бреннер ей, естественно, пообещает и снова потащит ее к себе, если у него нет других планов на сегодня с другой девицей, и о ней забудет, как только она выйдет за порог его квартиры. Да и не стоило встречаться с ним слишком часто — чтобы не приедаться. Вот не виделись год — так был жутко активный. Сначала, правда, досмотрел-таки свой футбол, но потом…

Может, футбол его так возбудил. А может, он и вправду ее захотел, а может, даже вспоминал хоть пару раз в течение этого года — она не знала. Она ушла в душ, пока он досматривал свой матч, и постояла с удовольствием под горячей водой, а потом поправляла макияж. И наверное, долго там пробыла, в ванной, — потому что когда вышла, телевизор уже был выключен — а он полулежал на кровати, держа рюмку в одной руке и сигарету в другой. Естественно, уже раздевшись — и решив обойтись без душа.

— Хорошеешь, Маринка! — Глаза скользнули по ее голому телу, и не уходили с него, пока она наливала себе шампанское и пила его медленно, стоя у столика. — Точно хорошеешь. Мы с тобой сколько не виделись — полгода? Год?! Ты замуж вышла, что ли? Нет? Ну тогда, наверное, мужиков-то перетрахала толпу, да, Марин? А я-то осел…

Она улыбнулась — это был комплимент. И его член, длинный, толстый, уже вставший, — тоже. И хотя с ним она никогда не пыталась играть — ей казалось, что он не возбудится сильнее, если она подразнит его немного, позируя перед ним, не торопясь в постель, — но сейчас налила себе еще шампанского и не спеша его пила, а потом уже легла.

Все было как всегда — предварительные ласки были ему чужды, он поводил пару минут руками по телу и сел между ее ног, раздвигая их и входя. Она-то всегда была готова, она всегда возбуждалась еще до акта, и все внизу было влажным и ждущим — а вот что чувствовали с ним другие, она не знала. Да и ей было все равно — она лежала откинувшись, а он входил глубоко и медленно. И продолжал двигаться в том же темпе, даже когда она испытала первый оргазм, — с ним, кстати, оргазмы были очень сильными, она с немногими мужчинами испытывала такие.

Он даже ни на секунду не остановился — и кончил как раз тогда, когда до второго оргазма ей оставалась, может, пара минут. Но у него был свой ритм и свои интересы — доставлять ей удовольствие он не собирался, думая прежде всего о себе. Наверное, именно это женщин в нем и подкупало, и ее в том числе, — то, что он беспардонный, беззастенчивый бабник. Не то что не пытающийся это скрывать — но, наоборот, выставляющий напоказ.

Она даже привыкла к его манере кончать в нее. Презервативом он, разумеется, не пользовался, а она, требовавшая этого от практически всех других, не настаивала, она почему-то не боялась с ним ничего — болезни в смысле. И пошла в душ, задержавшись там, компенсируя себе чуть-чуть запоздавший оргазм, — а когда вышла, он снова был у телевизора, смотрел какую-то передачу про футбол.

— Я посмотрю немного, о'кей? — спросил не поворачиваясь. — Передохнем пока, выпьем. Да, может, в рот пока возьмешь?

Это было свинство — но в его исполнении таковым не казалось. И она пристроилась между его ног, принимая это в себя, чувствуя свой запах и наслаждаясь своим вкусом, самым лучшим вкусом на свете. И удивилась, когда он вдруг выключил телевизор и потащил ее в постель. И, уложив ее на бок лицом к себе, бесцеремонно закинул на себя ее ножку и начал все заново.

Это было так на него непохоже — обычно после первого раза он уже требовал активности от партнерши. Но завершилось тем не менее все как всегда. Тем, что он просто лежал и курил, а она то садилась на него сверху, то брала у него в ротик, и он никак не мог кончить, выпил, видно, уже много, но и не отпускал ее. А где-то в начале второго ночи отключился — причем она даже не заметила. Она стояла на коленях, согнувшись над ним, лаская руками и губами и языком, и вздрогнула, когда он вскрикнул и подскочил в тот момент, когда она наконец добилась своего.

— Ну, Маринка! А я-то заснул уже, прикинь?! И снилось ведь что-то — и тут чувствую, полилось. Ну ты даешь…

Два часа уже было, когда она в очередной раз вышла из душа — и ей не хотелось оставаться, но и уходить сейчас от него и ловить такси тоже не улыбалось. Он на Песчаной площади жил, ей вроде не так далеко было отсюда до дома, пятнадцать минут на такси по пустому городу, — но идти пешком до Ленинградки было далековато, а на слабооживленной даже днем улочке ловить было нечего.

И она осталась. Проснувшись посреди ночи от того, что он пристроился к ней сзади, повернув ее спиной к себе, и делал свое дело — и, кончив, тут же опять заснул. Так, чисто по-животному — захотелось, значит, надо сделать — так, словно в туалет сходил или воды попил. Но от него, очень неглупого, остроумного, не способного спрятать за намеренным хамством остатки хороших манер, это воспринималось нормально.

Так что сегодня ей не стоило ему звонить — потому что она уже знала, чем бы это закончилось, а в данный момент ей этого совсем не хотелось. Может, дело было в том, что она позвонила ему и сделала это с ним с корыстной целью — в первый раз причем, — а значит, следовало подождать, возможно, он мог еще ей понадобиться. Это было непривычно и ново для нее — но и ситуация была новой.

Тем более что сейчас ей нужен был не он. Ей нужен был кто-то, кто бы не тащил ее сразу в постель, а вник в ее проблему и в эту статью, и объяснил ей, что здесь хорошо и что плохо и в каком свете она предстает. То есть не Бреннер и не Вика — и уж точно не родители.

Она в который раз порадовалась тому, что они на весь июнь уехали на дачу — где нет ни газет, ни телевизора, ни телефона. Не то звонили бы сейчас и увещевали, как Вика. Хотя давно на нее махнули рукой, смирившись с тем, что она такая, какая есть. Пытались воспитывать, что-то объяснять, как-то влиять — но потом поняли, что бесполезно. Особенно когда она ушла в первый раз, переехав на два или три месяца к Вике. И она с тех пор возвращалась и снова уезжала, жила то дома, то у Вики, то снимала квартиру — но никаких душеспасительных бесед с ней больше не вели. И она, разумеется, ничем не делилась тогда — и не собиралась теперь.

Но все же ей был кто-то нужен. Она влезла в игру, в которой ничего не понимала — и руководствовалась не мыслями, а инстинктами, чувствами и ощущениями, и ничего не анализировала и не планировала. А значит, могла сделать ошибку. И хотя ни Мыльникову, ни Вике не удалось ее напугать, ей все же не хотелось размышлять о том, к чему может привести ошибка.

Во-первых, потому, что мыслительный процесс ей не слишком хорошо давался, — а во-вторых, ей слишком нравилось жить и получать от жизни удовольствие, чтобы думать о чем-то мрачном и серьезном.

И вообще думать…

— Надеюсь, ты звонила не из дома?

— Неужели я произвожу впечатление настолько глупой? — В голосе было кокетство, и он улыбнулся.

— На кого-то, возможно, да. Но не на меня…

Он смотрел на нее с улыбкой. Он умел контролировать себя и даже сделал вид, что обрадовался, когда ему позвонила. И с ходу пошутил, что теперь, когда она на виду, с ней опасно иметь дело. Именно таким вот мягким образом напомнив, что в тот день, когда все произошло и она с ним разговаривала по телефону, он попросил делать это пореже, потому что в свете происходящего с ней он не хочет светиться. Но тем не менее согласился на встречу, когда она сказала, что ей это очень важно. И даже не показал сейчас, что испытал облегчение, узнав, что она звонила не из дома, а из автомата.

— Ничего страшного — я понимаю, что тебе надо было со мной поговорить. Но напомню о своей просьбе — звонить в самом крайнем случае. Которого, в чем я не сомневаюсь, не будет. А так я сам буду тебе звонить — только прошу не называть моего имени. Поскольку существует шанс, что милиция или