– Да нет, не заметил…
– Молодость, – сказал он благожелательно, но и с осуждением. – Вот, глядя на меня, можно почти со стопроцентной уверенностью сказать, что выдам в следующем году. А вот о вас такое сказать пока нельзя…
– Почему?
– Молодость… Ведь вы, несмотря на ваши сорок… вам еще нет сорока?.. еще можете дико полюбить женщину, что поменяет вашу жизнь… можете вдруг увлечься восточной, южной или какой-нибудь еще оккультной философией, буддизмом, йогизмом, можете внезапно отказаться от науки и уйти в монастырь… Словом, еще не миновали опасный возраст смены пути… Не выбора пути, тот выбирают намного раньше, а именно смены… А как только стало меньше вашей активности, я сразу понял, что просто балдеть и оттягиваться – не в вашем стиле…
Он улыбался, вокруг глаз собрались мелкие морщинки, похоже на кожу на куриных лапках, вроде бы даже припорошены пылью дальних странствий.
– Я… гм… сосредотачиваюсь, – ответил я, перефразируя знаменитые слова Горчакова. – Осматриваюсь.
Он сказал шутливо, но в голосе прозвучала серьезная нотка:
– В добрый час. Но только потом, набравшись сил, не разрушьте наш мир… полностью.
Я смотрел ему вслед и вспоминал характеристику, которую сам же ему и дал, познакомившись с его методами. Самый работоспособный!
Самый загруженный. Самый информированный. Институт Живкова крупнее институтов Челлестоуна и Соммерга, вместе взятых. У него не институт даже, а сеть научно-исследовательских центров, что собирают информацию по всему свету и как можно быстрее составляют по каждому краткое «мнение потребителя».
Потребитель его информации – самый массовый. Это человек не шибко умный, но стремящийся выглядеть умным и перед другими, и даже перед собой. Для этого человека Живков готовит несколько «разных» вариантов отношения к тому или иному событию, «разных» оценок.
Массовый человек не любит и не умеет думать. Он охотно выбирает из высказываний экспертов те, которые кажутся ему наиболее верными, и уже пользуется, как собственными. Тем более что они четкие, образные, отграненные, афористичные. Когда их произносишь, так и чувствуешь себя частицей Великой Культуры, Великой Цивилизации, что несет свет в дикарские страны Востока, России, Белоруссии…
А то, что эти разные мнения готовит один и тот же человек, который следит, чтобы диапазон был не слишком велик… ну, кто пустит простого человека за кулисы? Да не захочет простой туда смотреть, чтобы не развеять иллюзии о себе, таком умном, возвышенном и мыслящем абсолютно самостоятельно!
Неслышные, как призраки, официанты разнесли прохладительные напитки. Мы все наслаждались покоем, любовались лазурным морем, только возле Лакло весело хохотали трое хорошеньких женщин, юных, чистеньких, блистающих свежестью.
У самой кромки воды носится, как молодой олененок, Кристина, повизгивая, подставляя руки навстречу накатывающейся волне, взгляд устремлен к горизонту, где медленно перекатываются огромные лазурные волны. Широко распахнутые серые глаза буквально поглощают этот удивительный мир, так непохожий на серые будни нашего Севера.
Я же тихонько тянул через соломинку сок и украдкой рассматривал инфистов. Здесь собрались в самом деле
Но мы-то знаем, что на всем земном шаре от силы миллион человек понимает, что такое информационные войны, десять тысяч из них могут что-то делать, павлины в их число не входит, а из десяти тысяч не больше двух сотен человек в состоянии делать собственные разработки. Здесь же семеро из числа тех, чьи имена десять тысяч произносят с восторгом, две сотни – с завистью.
Конечно, семь миллиардов человек о нас и не слыхали, зато знают, на сколько метров плюнул вчера на чемпионате мира по плевкам знаменитый Джон Стоун, с кем подралась кинозвезда Шерон Гир. Правда, нас это не колышет, ибо в нашей власти смести с лица Земли соревнования по плевкам и заменить их, скажем, состязаниями в беге задом наперед.
Но – зачем? Никто из нас не рвется менять шило на мыло. Разве что неутомимый Лакло готов тратить силы и время на такое занятие. Нет, если уж менять, то менять. Всю основу на фиг. Менять даже… нет, об этом говорить еще рано. И стены имеют уши. А всякие аналитики умеют читать не только по губам, но и по выражению лица, складкам на лбу, движению бровей…
На меня посматривают с неослабевающим интересом. Даже с некоторой жгучей заинтересованностью. Это для соседей по дому я – мужик с собакой, для читателей – преуспевающий писатель, а эти знают меня как человека, который вроде бы никому не принадлежит и никому не служит, что в нашем мире крайне непонятно, политическая ориентация тоже не вполне четкая, но за последние три-четыре года нанес несколько сокрушающих ударов, причем – по правым и левым, противники повержены, превращены в прах, однако пользоваться плодами победы почему-то не стал…
На Кристину посматривают тоже заинтересованно, но, понятно, не из-за женских прелестей. Их тоже сопровождают длинноногие секретарши, референтши и прочие помощницы, но стараются держаться в сторонке, тихие такие незримые слуги, однако Кристина несколько в ином статусе. Это заметно. Значит, может оказаться добавочным рычагом давления на меня или хотя бы ключом к моим вкусам, наклонностям, тайным страстишкам.
Лакло говорил темпераментно, достаточно громко, чтобы его услышали и за нашим столом:
– Стараясь уничтожить культуру европейских стран, да и не только европейских, они уничтожают остатки того, что было в этом народе хорошего, сильного, здорового. Ведь бивисы прежде всего гробят юсовцев, а уж потом добираются до нас! Дети юсовцев не хотят учиться, не хотят работать, у них не привиты никакие ценности, зато они хорошо знают о своих правах балдеть, оттягиваться, кайфовать, расслабляться, а любые посягательства на эти права объявляются вообще посягательствами на свободу личности.
Я слушал его, эти «до нас», где он себя или свою страну зачисляет в группу пострадавших от экспансии
