долгим взглядом, а когда повернулась к Мраку, на ее губах впервые появилось подобие улыбки.
Мрак кончиками пальцев чесал жабу, та нежилась, выгибалась томно, вытягивала лапки. Даже передней уже шевелила понемногу.
Медея села напротив. Глаза ее внимательно пробежали по жабе.
– Что у нее с лапой?
– Повредила. Ничего, у них заживает быстро.
– Да… Кто она тебе?
Вопрос был неожиданным, Мрак удивился:
– Как кто? Боевая спутница. С нею я уже не один! Мы разговариваем.
– И она понимает?
– До последнего слова, – ответил Мрак уверенно. – Правда, виду не показывает. Жабы, они все такие застенчивые.
Медея вздохнула, открыла скрыньку, повернула к Мраку. Там было искусное изображение на эмали толстого рыжего пса. Таких толстых Мрак в жизни не видел.
– Это мой Юша, – тихо сказала Медея, она оглянулась по сторонам и понизила голос до шепота. – Он уже старенький, почти не ходит, но я его люблю. Это моя тайна, я никому не показываю. Все начнут советовать, чтобы я взяла молодого и сильного пса, раз уж люблю собак, а этого отдала на живодерню.
Ее взгляд невольно соскользнул на ноги Мрака. Из собачьих шкур получаются самые лучшие сапоги. Мягкие, износу не знают, воду и даже воздух держат. Только сдирать шкуры приходится с живых, иначе кожа начнет пропускать воду.
– У меня сапоги из оленя, – пояснил Мрак. – Я не боюсь замочить ноги. Чище будут.
– Из оленя не жалко, – согласилась Медея. – Олень для того и создан богами, чтобы его били и ели. Ты как насчет оленины?
– Если жареной, – задумчиво сказал Мрак, – да с подливой из лесных ягод… и печеных яблок добавить бы…
Медея хлопнула в ладоши. В шатер ворвались сразу с трех сторон, острые копья заблистали над головами, многочисленные, как звездный рой в летнюю ночь.
Жаба зашипела, прижалась к плечу Мрака, словно готовилась прыгнуть и защищать друга и хозяина. Он чувствовал, как часто-часто бьется ее перепуганное сердечко.
– Эмена, – велела Медея властно, ее пальцы уже захлопнули скрыньку, – приготовь для гостя оленину. А ежели углубитесь в лес, то, может, повезет забить лося. Мне кажется, он больше привычен к лосятине.
Эмена смерила его недобрым взором:
– Да, это такой лось…
Мрак ей бесстыдно улыбнулся, показав острые волчьи зубы. Подмигнул, и Эмена ушла, презрительно фыркнув и покачивая упругими ягодицами.
В шатер к Медее были допущены на пир три ее лучших поляницы. Медея ела, к удивлению Мрака, мало. Он отводил взор, старался не пялиться на ее роскошную грудь, на ослепительно белые, как алебастр, плечи, безукоризненно вылепленные, зовущие, сочные, но глаза сами поворачивались в орбитах. Он смотрел ей в глаза, темные и смеющиеся, потом взгляд сползал по спелым как вишни губам, пытался задержаться на нежной шее, но его неудержимо тянуло, как в омут, по ложбинке между молочно-белых шаров, что смыкались плотно, пытались выбраться наверх из широкого разреза платья.
Медея загадочно улыбалась одними уголками губ. Поляницы ели в охотку, но вина почти не пили, на Мрака поглядывали недружелюбно.
– Кстати, – сказала Медея, глядя ему в глаза, – тот герой… или сумасшедший, который перебил кучу воинов Горного Волка и Руда…
Мрак спросил удивленно:
– Я слыхал, они друг друга били?
– Пусть так думают, – отмахнулась Медея. – Я чувствую, это был один человек… Так вот, он только связывал моих воинов. Но ни одной не убил.
Мрак пожал плечами:
– Повезло.
– Я не верю в везение, – ответила Медея, – которое повторяется. А мои воины уцелели трижды! После чего я и увела их. Дабы не искушать судьбу.
Он зевнул:
– Не знаю. Я человек простой и даже совсем простой. Меня и близко не допустили бы к дворцу.
Медея усмехнулась:
– Но многое из дворцовой жизни тебе известно.
– Ну, собаки лают, ветер носит, – ответил Мрак равнодушно. – Чего не наслушаешься! Всяк рад перемыть косточки. Вот про тебя дивятся, зачем, мол, ей на исподнем белье две красные ленточки?.. Я им говорю, а вам какое собачье… или собачачье дело? А они: антиресно, мол, раньше она носила желтые!
Медея дернулась, лицо ее побелело и застыло. Остановившимися глазами смотрела на безмятежного
