Прихрамывая, бросился к воротам.
Сзади зашипело, с веток поднялись, тревожно каркая и раскачивая вершинки деревьев, черные вороны. Он услышал далекий стук, в спину глухо стукнуло. Снова щит Олега спас от пущенной вдогонку стрелы… Как они перебрались?.. Или здесь на всякий случай тоже ждали?
Справа череда деревьев, защищают от ветра, он проскользнул между стволами, помчался изо всех сил. В ночи на фоне сияющего звездного неба жутко чернели горбики могил, над каждым холмиком стоял либо куст, либо дерево. Петляя между могил, Залешанин бежал туда, куда пришел бы и с закрытыми глазами.
Стук копыт стал реже, из-за стены деревьев донеслись голоса:
— Здесь его нет!
— И к воротам еще не успел бы…
Сильный голос рявкнул:
— Тогда поищите за деревьями!
Залешанин добежал до маленького холмика, у изголовья росла высокая стройная береза. С разбегу он обхватил ствол, прошептал:
— Прости меня, Березка… Но, кажется, скоро мы соединимся вновь…
Береза тихо шелестела, его плеч и головы осторожно коснулись мелкие листочки, от них пахло свежестью. Он чувствовал, как ветви обнимают, а листочки, щекоча, гладят щеки, нос, подбородок, осторожно касаются плотно закрытых век. Кончики листьев сняли выкатившиеся слезы, не дав сползать по щекам.
Сквозь биение сердца он услышал чужие голоса совсем близко:
— Да нет его здесь!
— Кладбище, одни мертвяки в могилках…
Третий голос крикнул торопливо:
— На коней и быстрее в терем Владимира! Мы догоним, пусть даже во дворе князя! Он пеший!
Топот сапог отдалился, послышалось конское ржание, затем конский перестук, что отдалился и затих. Залешанин прижался щекой к белокожему стволу:
— Опять ты сохранила мне жизнь! А я, сильный и отважный, тебе сохранить не сумел…
Листья тихо шелестели. Ему послышались ласковые слова, полные любви и нежности:
— Не кручинься, любимый…
— Моя Березонька!
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя, — прошептал он. Кольнуло страхом, что если сердце разорвется от боли, то черной горечью выжжет полмира. — Я люблю тебя, моя Единственная… И сколько жить буду, другой не замечу, не увижу.
Листья тихо прошелестели что-то ласковое, затем ветви поднялись, открывая его холодному ночному миру. В небе колко смотрели звезды, целые звездные рои, над некоторыми могилами поднимался легкий пар, словно из зимних берлог. Залешанин сказал с болью:
— Ты отсылаешь меня?
— Ты знаешь… Надо идти.
Он прижался напоследок щекой, мечтая, чтобы вот так остаться на всю жизнь и умереть так, но руки уже крепче сжали белый ствол, спина выпрямилась, он пошевелил губами, но в горле стоял горячий ком. Не говоря ни слова, оттолкнулся и побежал к темнеющей городской стене.
Врата набежали, но остались сбоку, а потом и позади. Там стояли с оружием, почему-то втрое больше обычного. Ворота ночью охраняют двое, оба наверху, а тут шестеро или семеро внизу, лунные блики на обнаженных топорах…
Он мягко спрыгнул, затаился на миг, но месяц почти не светит, здесь не царьградское небо, да и народ спит, пробежал сперва под стеной, затем навстречу понеслись улицы Киева. Он ощутил, что не мешают ни щит, что как прирос к спине, ни длинная палица.
Княжеский терем вырос на горе огромный и грозный. Посреди двора, окружен высоким забором, на воротах надежная стража. Во дворе — десятка два отборных гридней, что и спят с оружием в руках. Трое на крыльце, еще с десяток в коридорах…
— Сейчас ты увидишь, — прошептал он ненавидяще, — что твоими богатырями мне только сапоги вытирать…
Выждал, переводя дух, вытер пот, собрался, вогнал себя в то особое состояние духа и тела, когда видишь как бы и по бокам, и сзади, чувствуешь кто и что задумал, еще раз глубоко вздохнул, очищая голову и… побежал через двор.
В нужные мгновения прыгал в сторону, оказывался за спинами ничего не подозревающих стражей, бежал дальше, падал под ноги другим, а те смотрели задумчиво вдаль, едва не наступая ему на голову, откатывался, полз, прыгал, перебегал, прыгал через перила, перед глазами сперва пронеслись сени, потом одна лестница, вторая, и наконец третья, последняя, к его проклятой горнице!
Дверь распахнулась от сильного удара. Из глубины палаты, залитой резким светом месяца, резко повернулся человек. На чисто выбритой голове метнулся черный клок волос, похожий на сгусток мрака. На Залешанина взглянуло острое, как топор, лицо великого князя.
Владимир был в своей знаменитой кольчуге поверх рубашки, Залешанин узнал ее по
