Скиф жадно всматривался в простор, что начинался по ту сторону конских ушей. Места тянулись незаселенные, хотя земля здесь неплохая, стоило бы жить и возделывать.

Далеко-далеко справа, упираясь вершинами в небо, белели острыми вершинами горы, а слева, как он уже знал от Олега, небо подпирают вековые леса, тропок там нет, народ пробирается только по берегам рек, а дальше в низовьях эти леса часто прерываются топкими поймами, где кусты растут твердые как железо, злые. Ни конному, ни пешему не пробраться, зато зверю тут такое раздолье, что даже бывалые охотники вздыхают, рассказывая о сокровищах тех дебрей, трясин и непролазных зарослей.

Там туры ходят не по десятку голов, как привыкли видеть они в пути, а такими несметными стадами, что редкие счастливчики, кому удавалось их узреть, не могли даже приблизительно сказать, сколько же голов видели, а когда идет стадо свиней, то землю нельзя разглядеть на расстоянии двух-трех полетов стрелы. Медведи здесь живут сытые, огромные, ленивые, их не боятся даже козы, эти гиганты чаще всего лежат кверху пузом в зарослях дикого малинника, лакомятся, а через кусты осторожно пробираются остроухие волки, высматривают круторогих оленей, но нападают и на опасных лосей, что ударом переднего копыта нередко проламывают черепа нерасторопным охотникам.

Зато по суходолу с грозным гулом, от которого дрожит земля, проносятся грозные табуны диких коней, волшебных, дивных, с огненными хвостами и глазами лесных зверей. Реки выходят из берегов от обилия крупной рыбы, а сверху не всегда разглядишь воду из-за обилия уток, гусей и всего, что плавает, ныряет, ловит рыбу, крякает и гогочет, создавая свой мир, мир реки.

Когда огромное красное солнце приблизилось к темному краю земли, Олег повернул коня в небольшую рощу. Из-под корней самого могучего дуба выбивается родник, а по всей роще видны побелевшие, как старые кости, сухие ветки. Все еще погруженный в думы, Олег неторопливо спешился, начал расседлывать коня. Двигался он как муха на первом морозе, медленно и осторожно, едва не засыпая на ходу, но Скиф молчал, помнил, с какой скоростью этот красноголовый может поймать нож и швырнуть обратно.

Хворост сразу исчез в красных языках огня. Сухие прутья часто щелкали, словно мелкие камешки под копытами тяжелого коня. От перегретой за день земли тянуло сухим теплом. Олег сидел перед огнем, сгорбившись, как старик, что-то чертил прутиком на земле.

Скиф придирчиво осмотрел коней, пучком травы потер бока, стреножил, поискал, чем бы еще заняться, но не нашел и, помывшись в ледяной воде, вернулся к костру.

Его красноголовый спутник поднял с земли засохший листок. Зеленые глаза всматривались долго и внимательно. Скифу почудилось, что Олег видит перед собой необъятную карту, по которой несутся конные войска, где горят города и веси, а в соседних землях ничего не подозревающие земледельцы убирают урожай.

Он не выдержал, спросил с насмешкой:

– Лечебная?

– Разрыв-траву, – ответил Олег все так же замедленно, словно засыпал или разговаривал еще с тремя невидимыми собеседниками, – называют еще спрыг-травой или скакун-травой… Когда засуха или что еще, она передвигается с места на место. Не так, как перекати-поле, а медленнее…

– Как вьюнок?

– Быстрее, – ответил Олег равнодушно, глаза смотрели уже не на траву, а в костер. Что-то видел, судя по том, как слегка поворачивались глазные яблоки, – быстрее… как жаба.

– Ну и что? – спросил Скиф уже раздраженно. – Сидеть среди поля и смотреть, вдруг какая трава поползет? Жизни не хватит! Это ж трава редкая?

– Редкая.

– Ну вот!

– Ее можно заметить издали, – пояснил Олег равнодушно. – Где она идет, там лопаются деревья… если наткнется, конечно. Даже камни – вщент, скалу в состоянии расколоть, если та окажется на дороге. Да и на тебя, если наползет спящего… гм…

За спинами раздался жуткий хруст. Скиф в испуге подпрыгнул, обернулся, рука на рукояти топора. Конь Олега выдвинулся из кустов, блеснули огромные зубы, бодро поедает молодые веточки. Так и кажется, что вот-вот схватит за плечо могучими челюстями.

Когда Скиф оглянулся во второй раз, ближайшие кусты уже словно ножом срезало, из земли торчат белые расщепленные прутья, а конь как ни в чем ни бывало сжирает соседний кустарник. Жрет, как траву, а то время как его конь, а у него хороший конь, деликатно срывает только самые сочные верхушки трав.

– Что у тебя за зверь? – пробормотал он. – Не понимаю.

– Конь? – переспросил Олег рассеянно. – Да так… Просто конь.

– Ничего себе просто! У меня не такой.

– Мы все не такие, – ответил Олег. – Мы все разные… Эх, как найти это счастье для всех! Одинаковое.

Он зачем-то перекладывал щепочки, сухие палочки, мелкие камешки. Скиф решил, что странный друг занимается колдовством, насторожился, колдунов никто не любит, но Олег, оказывается, просто строил преграды для ползущего червяка. Тот старательно выгибал спинку, полз, потом натыкался головой на препятствие и, если прутик оказывался мал, переползал, а если прутик оказывался выше, чем хотелось червяку, он разворачивался и полз в другую сторону, хотя с легкостью мог бы переползти и этот, ведь такие же точно червячки взбираются даже по дереву на самые вершины.

Скиф смотрел-смотрел, начал фыркать, тоже мне забава для взрослого сильного мужчины. Да еще для такого, который в состоянии поднять дубовую лавку и швырнуть через всю корчму! Не утерпел, поинтересовался:

– Что ты делаешь?

– Наблюдаю, – ответил Олег.

Он даже не повернул головы, пальцы на ощупь подобрали прутик потолще.

– За червяком?

– Да.

– А люди разве не интереснее?

– Есть общая основа, – ответил Олег кротко. – Мы все из одного и того же мяса. Да, все! Будь это жалкие червячки, гордые орлы, холодные рыбы или отважные и мудрые тцары. На всех нас одинаково действует солнце, дождь, холод… Всех нас одинаково тянет к женщинам, всеми нами владеют одинаковые страсти, все мы в дождь хотим спать, а весной нас всех одолевает бешеная страсть к размножению. На нас всех действует солнце на ясном небе и за тучами, нас подталкивают к неким движениям луна и звезды, нами руководит как затишье перед бурей, так и само посребурье… По червяку я могу предсказать и тебя.

Скиф отшатнулся. Олег раздвинул прутики, освобожденный червяк пополз в сторону деревьев, так и не поняв, что за высшая сила то мешала ему достичь цели, возможно – Высшей Цели, а потом вдруг вняла его молитвам или обетам и разом сняла все преграды.

– Это было оскорбление? – спросил Скиф с вызовом.

Олег поднял голову. Глаза такие удивленные, что Скифу стало стыдно. Однако волхв задумался, на лбу морщинки, сказал с некоторым удивлением:

– Оскорбление… Какое обыденное слово! И как часто люди прибегают к этим… оскорблениям. Странно, я за всю жизнь так никого и не… Не понимаю. Почему бы это?

Он умолк, на лбу морщины стали глубже. Скифу стало настолько не по себе, что снизу вдруг остро начали колоть сучья, от земли потянуло могильным холодом. Олег поднялся, нарубил веток, бросил у костра.

– Поспи. Сейчас ночи короткие.