– Идиоты, – прорычал генерал. – На что они надеются?.. На что?

– Может быть, – предположил майор, – там есть подвал? Рассчитывают уйти по трубам?.. Под Москвой целая сеть подземелий, никто все не знает…

Генерал задумался на миг, ухватил телефон:

– Алло, Первый!.. Прошу подкрепления… Нет, здесь хватает, но есть мысль пустить группу спецназа по подземным коммуникациям. Возможна ли попытка ворваться в здание изнутри?

Некоторое время он слушал, кивал, затем заметно вытянулся, сказал бодро:

– Слушаюсь!.. Разрешите выполнять?

Майор спросил быстро:

– Что, штурм?

Генерал сказал раздраженно:

– Прямо не сказали!.. Никто не сказал!.. Каждый прячется за другого, каждый боится взять на себя решение… Ни один не дает приказ на штурм, ни один не дает приказ отменить. Хочется, чтобы все сделалось само. Если все в порядке – появится сто героев, что руководили мною, если срыв, то никто ничего не знал, а это я сам наломал дров…

Майор, уже бледный от унижения, все ведь смотрят, спросил торопливо:

– А что делать сейчас?

– Вести переговоры, – рявкнул генерал. Ощутил, что ляпнул глупость, террористы от переговоров отказались наотрез, велел: – Можно по миллиметру продвигаться!.. Но чтоб никто не был даже ранен, понял?.. Меня ж по судам затаскают!.. Но еще раньше я сумею тебя отправить рядовым в окопы, к талибам!

Я тогда не дождался развязки, уехал. Как оказалось, сделал правильно. Оцепление так и простояло вечер, ночь, а на другой день уже начали посмеиваться над генералами, их приехало четверо, на сайтах появились карикатуры, пошли шуточки, анекдоты.

Простояли и вторые сутки, а на третий день хохот стоял уже во всех средствах информации. В газетах карикатуры публиковались пачками. Наконец озверевшие от насмешек военные вызвали танки. На все балконы повысыпал народ с фотоаппаратами. Многие сидели на крышах, спросом пользовались бинокли, длиннофокусные объективы.

От моего дома далековато, но я не мог забыть слова «рассветники» и «иммортизм». С утра уже был там, сидел в «Форде», сжатый в тугую пружину. Мимо валил народ, вокруг оцепления теперь постоянно собиралась толпа. Даже ночью энтузиасты разводили костры прямо посреди улицы, благо проезд закрыт, а продавцы хот-догов, расстегаев и кулебяк открыли здесь торговые точки.

Меня била дрожь, я не знал, что делать, в животе росла холодная неприятная тяжесть, ноги подкашивались. Конечно, это боевики, они в любом случае борются за независимость России, но странное чувство вины грызет внутренности. Не познакомься они с иммортизмом, то, может быть, не пошли бы на столь рискованное задание. Или уже сдались бы, ибо жизнь, по словам юсовцев, – самое дорогое, и ради ее сохранения можно пойти на любое унижение.

В кармане тихо звякнул мобильник.

– Алло? – сказал я тихо.

Мягкий голос произнес таинственно:

– Угадай, кто?

– Таня, – прошептал я. – Когда ты перестанешь меня мучить?

– Ты сам себя мучишь, – ответила она. – Кстати, я сегодня целый день свободна.

– Где ты сейчас?

Она засмеялась:

– Далеко! Но я так хочу тебя увидеть, что… сама поеду навстречу. Давай договоримся, где я выйду из метро.

Я быстро прикинул по карте, выпалил координаты и развернул машину. Десантники смотрели вслед недобрыми глазами. Здесь не любят, когда кто-то подъезжает слишком на большой скорости или точно так же удаляется, будто удирает.

Я приехал чуть раньше, но едва-едва припарковал машину, как из подземки показалась ее легкая фигура. Таня на этот раз в легкой маечке, такой же легкой юбочке, что открывает прекрасные загорелые ноги. Волосы трепало легким ветерком.

Я выскочил из машины, замахал руками.

– Я здесь!.. Я еще существую!

Она засмеялась, побежала через толпу спешащих озабоченных людей. Ей давали дорогу, словно она неслась на крупном боевом коне,

– Существуешь? – крикнула она еще издали. – Ты, гад, еще как существуешь!

Я поймал ее в объятия, сдавил, она пискнула.

– Правда?

– Каждую ночь являешься! – сказала она обвиняющим голосом.

Я потащил ее в машину. Она в шутку отбивалась, народ обтекал нас, озабоченный выживанием, с