Мудрец сказал однажды: знаю, что душа бессмертна, но не знаю, как. Другой добавил, что душа – это Бог, нашедший приют в теле человека. Я же говорю, что мы все – частицы Бога. Наш долг – раздувать в себе эту искру Божью. Жизнь человека, не освященная этим чувством, не имеет никакой цены. Таких людей, скажем мягко… и жалеть не стоит. Их отличие от животных лишь в том, что они умеют разговаривать, читать и писать. Но этого очень мало, чтобы называться человеком. Это всего лишь гусеницы человека. Сиречь, говорящие животные, или еще – юсовцы. Юсовцы, вне зависимости, где живут.

Суровость заповедей иммортизма говорит о его человеколюбии. Суровость человека – о его жестокосердии. Да будем жестокими и бесчеловечными по заповедям иммортизма! Религия и законы – это костыли, которых нельзя отнимать у людей, слабых на ноги. Но если они идут с нами, они уже не слабые, даже если опираются на костыли. Слабые – остались у подножия горы. Вместе с животными, от которых отличаются только речью.

Всякий, кто не верит в будущую жизнь при иммортизме, – мертв и для этой. Мы сейчас в детстве нашего бессмертия, но войдет в него лишь хозяин своей воли и раб своей совести. Весь мир живет в настоящем, но прошлыми идеями, только имморты помнят о будущем и живут в нем и для него.

Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы убеждаем себя, что не в силах достичь цели. На самом деле мы не бессильны, мы безвольны. Но сильная воля способна изменить линии наших ладоней, сдвинуть звезды. Наша личность – сад, а воля – садовник.

Да будем сильными!

Самым совершенным человеком является не тот, у кого больше хороших качеств, а тот, у кого меньше дурных. Потому будем выдавливать из себя обывателя, каким бы разносторонним он ни был!

Лютовой вез меня в своей могучей старой «Волге», что-то рассказывал, я вяло отвечал, мозг почти отключился. Я пытался заставить его работать, перебирал в голове эти тезисы, пробовал переставлять иначе, но мозг чувствовал, что основную работу уже сделал. А создание Новой Церкви – это уже не дело пророка, это дело первопринимателей. Ни Христос, ни Мухаммад не создавали церкви. Они даже не создавали христианство и ислам, это сделали первоприниматели.

В помещении, куда привез Лютовой, пахло сыростью, дохлыми жабами. Стены блестели, покрытые плесенью в палец толщиной. Лютовой провел меня сюда сперва через дворы, потом спустились в старую кочегарку, меня так и подмывало назвать ее бойлерной, точно такую же видел в фильмах о Фредди Крюгере, там отодвинули ящики от стены, открыв задвижку в неработающей печи…

Кочегар, словно не видя нас, подбрасывал уголька в соседнюю и без того жарко полыхающую печь. Лютовой полез первым, я кое-как неумело последовал за ним, ход казался чересчур узким, стены накаленные, кочегару по фигу, что с меня уже льет в три ручья.

Ход расширился, теперь это была просторная бетонная труба, где можно было выпрямиться. Под ногами хрустнул пакетик из-под чипсов. Лютовой молча мотнул головой, я двинулся за ним. Сердце начало колотиться чаще, ожило.

Не прошли и сотни шагов, как из темноты послышался негромкий голос:

– Пароль?

И сразу же щелкнул затвор. Лютовой сказал торопливо:

– Перл-Харбор!

– Мессина, – прозвучал голос. – Проходите.

Мое подпрыгнувшее сердце продолжало колотиться во всю мощь. Жар от печи меня не разогрел, но теперь тепло начало возникать глубоко внутри и вялыми кругами расходиться на периферию. Давай, сказал я торопливо, давай оживай! Ты еще можешь пригодиться, тело.

Еще через пару сот шагов, когда мы дважды меняли направление, ибо подземные трубы пересекают одна другую, нас окликнули снова:

– Пароль?

– Валентинов день, – ответил Лютовой.

– Фиалка, – прозвучал отзыв. – Проходи.

Когда отошли, я тихонько спросил в спину Лютового:

– А почему такая архаика? Пароли… Есть же совершенная техника опознавания…

Он огрызнулся:

– Мы загнаны под землю, не видите? Откуда у нас подземные заводы?.. Сейчас как в старых фильмах о борьбе землян с захватившими Землю инопланетянами! Конечно, кое-что есть, но это там, на подступах к штабу. И в самом штабе.

Еще через четверть часа пришлось спускаться по вертикальной трубе. Железные скобы подрагивали под моим весом, организм окончательно проснулся, адреналин выделяется мощно, мне стало жарко. Потом десять минут по горизонтальной трубе, древней, словно высеченной еще во времена Ивана Грозного, из полутьмы свет карманного фонарика выхватил металлическую дверь.

Нас проверили еще раз, дверь отворилась, мы ввалились в очень просторное помещение, какой-то подземный бункер, но не жилой, полузаброшенный. Под стенами на трубах и ящиках расположилось около десятка молодых ребят, среди них две девушки. Все с любопытством смотрели в нашу сторону. Лютового явно узнали, на меня посматривали искоса, но помалкивали.

– Вот они, – сказал Лютовой тихонько, – рассветники… Те, кто делает рассвет!.. Хорошее вы слово