Полтиною можно на рубль поживиться;

Все ульи на выбор... отличнейший сорт!'

- 'Ступай же, там все убери хорошенько1

Мы скоро поедем, - купец отвечал.

Ну что, друг Кудимыч! Ведь дело плохенько!

Ты медом-то крепко меня наказал!

Не дай уж в обиду, - прибавь две колодки...

Такая досада, и сам я не свой!'

- 'Ох, нет ли, родимый, какой тут уловки?'

Кудимыч сказал, покачав головой.

'Какой же уловки?.. Я разве мошенник?

Tы стало быть, хочешь меня обижать?'

- 'Ей-богу, не думал!.. Пойдем-ка на пчельник:

Колодку сверх счета не шутка отдать'.

Купец говорил, что одной маловато,

Но твердо пчелинец стоял на своем

И тут же сослался на первого свата,

Промолвил: 'Мы знаем ведь, дело-то в чем!'

Насилу упрямый купец согласился,

Пчелинцу сто двадцать рублей отсчитал,

И честью своей перед ним похвалился1

И шляпу в подарок ему обещал 1.

И вот все на пчельник отправились вместе,

Пахомовна в тряпку посуду взяла,

И только на прежнем, оставленном месте

Дымился огонь и белела зола.

Толкая друг друга, махая руками,

Сваты охмелевшие медленно шли,

И пыль загребали с дороги ногами,

И под руки свата-пчелинца вели.

'Ну, вот когда вдоволь мы все погуляли!

Сватам с расстановкой старик говорил.

Вишь, дело какое... и мед мы продали,

И шляпу мне добрый купец посулил.

Вот праздник-то бог дал!.. Теперь я с казною...

Еще десять ульев последних продам;

Построю избушку... и дочку зимою

За парня хорошего замуж отдам...

Постойте... постойте... ведь я и забылся...

Эх, то-то, ведь старому пить не рука!

Я, кажется, с вами за что-то бранился?..

Простите, родные, меня, старика!'

- 'Да что ты, Кудимыч! - свцты отвечали.-

Не грех ли об этом тебе говорить,

Коли от тебя мы обиду видали?

Нам пбвек, родимый, тебя не забыть'.

Сват Карп, головою кудрявой качая

И старую шапку назад заломив,

С открытою грудью шел, песнь напевая,

Широкую руку к щеке приложив:

'Эх, воля моя, молодецкая воля!

Ненадолго, верно, была ты дана:

Сгубила тебя горемычная доля,

Навек погубила злодейка-жена!

Как вспомнишь ту волю - слеза навернется,

И с горя б на свет, на людей не глядел!

Да, видно, живи, молодец, как живется,

Когда свое счастье беречь не умел!'

И долго сваты на дороге шумели...

Но силы остаток им стал изменять!

Их очи без цели и мысли глядели,

И речи их трудно уж было понять.

До пчельника кой-как с трудом дотащившись.

Меж ульев бродили они с полчаса,

И все наконец, на траву повалившись,

В тяжелой дремоте закрыли глаза.

И всё приутихло... Один лишь Кудимыч

Порою невнятно сквозь сон бормотал:

'Сто двадцать... сто двадцать... Как знаешь,

Данилыч!

Ни гроша не сбавлю... Я сразу сказал'.

Садилося солнце. Волнистые нивы

Горели румянцем; весь запад пылал.

Чуть слышно шептали зеленые ивы;

Вечерней прохладою воздух дышал.

Очистивши улей, подарок пчелинца,

Купец отдал бабе миткаль и платки,.

Промолвил: 'Ну8 вот тебе вдруг три гостинца!

Носи, не жалей, с моей легкой руки;

У тебя ведь обновок, я думаю, мало?'

- 'Ох, мало, касатик! откуда их взять?

Нам после пожара, как лето настало,

Ц хлеб-то пришлось у людей занимать!

Теперь хоть от меду копейка собьется,

Старик не минует избушку купить;

А дочь-то опять жениха не дождется...

Да, плохо, кормилец мой, стало нам жить!

Ц. думаю в город... в кухарки наняться...

Не то похороним, глядишь, старика,

Дочь станет в селе без приюта шататьсял

И я-то останусь тогда без куска...

'Эх, жаль, - купец думал, - дела в беспорядке...

В другой раз тут нечего будет купить,

Ну, если б я знал, что пчелинец в упадке,

Мне в мутной воде рыбу легче б ловить...'

Меж тем уж коней запрягли медоломы;

Купец сел в повозку, картуз приподнял,

Слегка поклонился молодке знакомой

И тронуть своих лошадей приказал,