подняли... (Тьфу! Извините: в серьезную минуту проговорился, и откуда пришла она негодная рифма?) Ну-с, мои дела идут, слава богу; если бы Вы были в В[оронеже], я кое-что прочитал бы Вам. Некрасов * у меня есть, не утерпел добыл. Да уж как же я его люблю! А жаль, что он не сократил 'Поэта и гражданина', в особенности в описании бури, да и начало того... не приготовляет к целому, но вещь все-таки превосходная. Теперь полеживаю на диване с Шекспиром (перев. Кетчера) 6. Какое славное лицо по отделке Фольстаф! В 'Отеч. зап.', я думаю, Вы скоро увидите разные разности известного Вам стихокропателя. К январской тоже что-нибудь приготовится. Дело Ив. Алексеевича подвигается вперед, и, если окончится к маю 1858 г., мы поедем с ним на Кавказ; не шутя, это решено. Есть слухи, что бывший Ваш секретарь Скрябин оставляет свое место, впрочем наверно не знаю. Прошу Вас засвидетельствовать мое нижайшее почтение М. Б. Ту- линову; он меня забыл, грех ему! Да побраните его немножко за молчание; не худо, если бы он переслал несколько строк своему семейству, которое о нем беспокоится. Извините за беспорядочность письма. В доме гости, а я тороплюсь на почту. От души жму Вашу руку. Всею душою любящий и уважающий Вас

И. Никитин. 1857 г., сент. 20.

20. Н. И. ВТОРОВУ

Незабвенный Николай Иванович.

Отправляя сию минуту письмо к Константину Осиповичу 1, спешу поделиться с Вами животрепещущей новостью: 'Кулак' из Цензурного комитета отпущен на все четыре стороны; исключено в нем 16 строк сряду, помните, где Лукич идет по улице, встречает арестантов и дает им подаянье... Жаль! черта в характере героя пропала! Все прочее не тронуто. Странное дело! там есть места более подозрительные. Теперь вот моя просьба. Если Вы удосужитесь, напишите Константину Осиповичу, чтобы он как можно поторопился изданием: пройдут святки, тогда, увы! продажи не будет! Ну-с, что-то скажут теперь г.г. журналисты? Вот, я думаю, начнутся бичевания!.. Выноси тогда мое грешное тело!

Я с нетерпением ожидаю Вас в Воронеж, так вот и хочется обнять милого друга; да Вы прямо ко мне, пожалуйста, ко мне! Уж будет просторно, не беспокойтесь!

Деньги на издание 'Кулака' мне предлагал Константин Осипович, но А. Р. Михайлов г дал мне их заранее (300 руб. сер.), и потому я отказался от великодушного предложения первого. Боюсь, не обидится ли он. Вы, ради бога, его уверьте, что положение мое было такого рода, - нельзя же и отказать А. Р. Михайлову. Я всегда им обязан. В Воронеже все обстоит благополучно. Вас мы постоянно вспоминаем в кругу знакомых. Простите за перепутанность письма: спешу на почту с деньгами. Будьте здоровы и веселы.

Всею душою любящий Вас

И. Никитин. 1857 г., ноября 25. Воронеж.

1857 - 1858

21. Н Е И 3 В Е С Т Н О М У

[Отрывок]

[1857-1858 гг.]

...Осуществилась ли моя заветная мечта? - Вы спрашиваете. Покамест нет. Скоро ли она осуществится - наверное сказать не могу. Для того, чтобы мечта эта перешла в действительность, мною положено много труда, но, мне кажется, все-таки я далек от цели. Быть может,

я имел бы возможность приблизиться к ней с помощию побочных средств, но побраните Вашего покорнейшего слугу за его упрямство - я во всем хочу быть обязанным только своим собственным силам, только своей собственной энергии. Таким образом шла до этого дня моя жизнь. Если в дни моей молодости я не задохся, не погиб в окружающем меня воздухе, если я сгладил с себя печать семинарского образования, если я вошел в круг порядочных людей, - всем этим я обязан одному себе. Итак, или до конца надобно выдержать испытание, выпить чашу до дна, - или, при неудаче, остаться по крайней мере с безукоризненною совестью, с мыслью, что я поступил благородно, что я смело смотрел не только на улыбающееся мне счастие, но и на суровое, грозящее мне горе. За неимением лучшего и это может быть утешением, впрочем таким, которое изрежет морщинами мое лицо и сделает седыми несколько моих волос. Как видите, я - не жаркий мечтатель!.. В эту минуту мне пришли на память слова Пушкина, вложенные им в уста Ленского: Писал темно и вяло...

В самом деле, я пишу темно. А что до вялости... Ах, если бы я дал волю своему перу, клянусь богом, огонь брызнул бы из этих строк!., но... довольно, почтеннейший Иван Саввич, довольно! - Слушаю-с!

A propos: у Вас по платью встречают или по чинам? Сохрани бог, если Вы скажете: по письмам. Тогда я - пропащий человек!..

1858

22. А. Н. М А Й К О В У

1858 г., 3 марта.

Милостивый государь, Аполлон Николаевич.

Наконец, после долгого молчания, я взялся за перо. Прошу Вас принять от меня на память мой небольшой труд [* Только не деньгами. Я всегда печатал на свое, хоть и занимал деньги]. В июле месяце прошлого года, когда я приготовлял его к печати, я хотел было переписать всю поэму и переслать ее к Вам с тою целию, чтобы Вы или сами написали критический разбор, или предоставили это дело кому-либо из Ваших добрых знакомых. Я уже взялся было за работу, но моя слабая грудь до того разболелась во время переписки (в наклонном положении я решительно не могу сидеть), что я бросил почти вполовину исписанную тетрадь, тем и кончилась вся история. А жаль! я от души желал услышать голос дельного критика, советами которого я мог бы воспользоваться на будущее время. Литературные наездники, гарцующие на журнальном поле с казацкою плетью и потешающие православный люд своими прибаутками, порядочно надоели. Свет ты наш Белинский! когда мы дождемся подобных деятелей с таким верным литературным взглядом, энергическою, благородною речью и поэтическим чутьем? Вследствие выхода в свет первого собрания моих стихотворений обо мне составилось не очень выгодное мнение; устранить его теперь не так легко. Охота ли какому-нибудь рецензенту, занятому всегда срочною работою, внимательно читать книжку известного, по приговору 'Современника', своею бесталанностию мещанина? Довольно, если он ее перелистует, вырвет наудачу несколько строк и, на основании их, произнесет свой положительный, конечно невыгодный для автора отзыв. В первом собрании моих стихотворений действительно много дряни, но войдите в мое положение. Вы не можете себе представить, что за тоска жить в глуши, обращаться с покорнейшею просьбой о напечатании каждой своей пиески к тому или другому! Граф Д. Н. Толстой, издатель моей первой книжки, продержал у себя мою рукопись чуть-чуть не два года. Отдана ему она была по настоянию моих добрых знакомых, которые вслед за напе-чатанием моих стихотворений обещали мне славу, деньги et cetera... Я верю, что они худа мне не желали, но вышло худо. До знакомства моего с графом я почти ничего не читал, если и читал, то без разбора, что попадалось, что мог иметь под рукою. Но в продолжение почти двух годов, покамест печатались мои стихотворения, я прочитал довольно книг, и книг хороших; в голове у меня просветлело; я понял, что в рукописи, отданной мною графу, за исключением кое-чего, все прочее дрянь. Хотел было возвратить рукопись, отказаться от печатания, но обстоятельства сложились так, что сделать этого я не мог, не обидев людей, которым был многим обязан *. Наконец мне сказали, что мертвого с погосту не носят, приложили к собранию моих стихотворений похвальное слово в некотором роде, т. е. предисловие, и типография начала свое дело, стоившее мне, замечу в скобках, не дешево, причем еще вместо 1200 экз., как, говорят, печатают обыкновенно, у меня оказалось в наличности 1000 экз. Впрочем, все это вздор! речь не о том. Прошу Вас, добрый Аполлон Николаевич, скажите мне прямо своё мнение о моем 'Кулаке', нельзя ли даже печатно (я разумею его критический разбор). Кое-какие недостатки я вижу и сам. Напр., профессор Зоров бледен, но это лицо вводное, подробностями я боялся растянуть целое, а главное боялся цензуры: предмет щекотлив, грязи в нем пропасть... Уже за то, что сказано, профессора Воронежской семинарии называют меня: 'распрасукин сын мещанин'. Сначала поэма мне кажется растянутою, жаль мне было исключить картины, характеризующие кулака и верные действительности. Кстати об этом; что герой мой верен действительности, за это я ручаюсь, но умел я его опоэтизировать - это вопрос другой. Мало я излил желчи в моей поэме, мало, потому что читатель с отвращением бросил бы книгу, если бы я развернул домашнюю и промышленную жизнь кулака во вбей ее страшной наготе. Видит бог, и над тем, что мною написано, я не раз плакал. Но довольно о моем кулаке.

Из газетных объявлений известно о скором выходе в свет собрания Ваших стихотворений. Жду их, не дождусь. Как я был рад, когда увидел в печати 'Три смерти'! Я знаком давно с этой поэмой по милости А. П. Норд-штейна. Вы, однако, многое в ней изменили, и к лучшему. Войдут ли в Ваше новое издание 'Две судьбы'? Хорошо, если бы да. Только характер Нины нужно бы выработать. Простите, что говорю откровенно, другому я бы не сказал этого. Вас я люблю и дорожу Вашей славой. О самом себе мне сказать Вам почти нечего. Живется невесело: на дворе и в доме постоянная толкотня, шум, крик, точно ярмарка. Только что позатихнет, явится головная боль, заломит грудь, или опять начнется шум и крик на дворе и в доме - и любимая работа и расположение к ней - все пойдет к черту! Будьте так добры, напишите мне несколько строк. Нет ли чего нового в литературном мире? Я слышал, что цензура войдет в прежнюю колею, неужели это правда?

Всею душою уважающий Вас