– Херлок, вы едете в Париж.
– Возможно.
– Вы едете туда, скорее, чтобы принять вызов Люпена, нежели оказать любезность барону д'Имблевалю.
– Возможно.
– Херлок, я еду с вами.
– Ах, старый друг, – воскликнул Шолмс, прекратив свои хождения, – а вы не боитесь, что левая рука разделит участь правой?
– Что может со мной случиться? Ведь вы будете рядом.
– В добрый час, мой храбрец! Покажем этому господину, что он очень ошибается, полагая, что можно безнаказанно с такой наглостью бросить мне перчатку. Живее, Вильсон, встречаемся у первого же поезда.
– А вы не будете дожидаться газет, которые посылает вам барон?
– Зачем?
– Тогда, может быть, послать ему телеграмму?
– Не нужно. Арсен Люпен узнает о моем приезде. А я этого не хочу. На этот раз, Вильсон, мы будем осмотрительнее.
После полудня друзья сели в Дувре на пароход. Поездка оказалась весьма приятной. В экспрессе Кале – Париж Шолмс позволил себе часа три крепко поспать, а Вильсон тем временем, на страже у дверей купе, задумался, рассеянно глядя перед собой.
Шолмс проснулся в хорошем настроении. В восторге от перспективы нового поединка с Арсеном Люпеном, он довольно потирал руки, будто готовился отведать все новых и новых радостей.
– Наконец-то, – воскликнул Вильсон, – представляется случай поразмяться!
И тоже стал потирать руки с точно таким же довольным видом.
На вокзале Шолмс взял пледы и в сопровождении Вильсона, тащившего чемоданы (каждому – своя ноша), предъявил билеты и радостно сошел с поезда.
– Чудесная погода, Вильсон! Какое солнце! Париж празднует наш приезд.
– Ну и толпа!
– Тем лучше, Вильсон! Так нас не смогут заметить. Никто не узнает меня среди такого множества людей.
– Если не ошибаюсь, господин Шолмс?
Возле них стояла женщина, даже, скорее, девушка, чей простой костюм подчеркивал изящную фигуру. Лицо ее выражало тревогу и страдание.
– Ведь вы господин Шолмс? – повторила она свой вопрос.
И поскольку он не отвечал, скорее растерявшись, нежели в силу обычной осторожности, она спросила в третий раз:
– Я имею честь говорить с господином Шолмсом?
– Что вам от меня надо? – рассердился он, опасаясь этой сомнительной встречи.
Она преградила ему путь.
– Послушайте, месье, это очень важно, я знаю, вы собираетесь ехать на улицу Мюрильо.
– Что вы говорите?
– Я знаю… знаю… на улицу Мюрильо… дом 18. Так вот, не надо… нет, вы не должны туда ехать… Уверяю вас, потом будете очень сожалеть. И если я вам это говорю, не думайте, что мне от этого какая-то выгода. Просто так будет разумнее, по совести.
Он попытался отстранить ее, но она не поддавалась.
– О, прошу вас, не упорствуйте! Если б я только могла вас убедить! Посмотрите на меня, взгляните прямо мне в глаза… я не обманываю… не лгу.
Она подняла на него серьезный взгляд ясных красивых глаз, в котором, казалось, отражалась сама душа. Вильсон покачал головой:
– Похоже, мадемуазель говорит искренне.
– Да, да, – взмолилась она, – поверьте мне…
– Я верю, мадемуазель, – ответил Вильсон.
– Ах, как я счастлива! И ваш друг тоже, не правда ли? Я чувствую… Я уверена в этом! Какое счастье! Все уладится. Ну просто замечательная мысль – мне приехать сюда! Послушайте, месье, через двадцать минут отходит поезд на Кале. Вы еще успеете. Скорее, пойдемте со мной, перрон с этой стороны, будем там как раз вовремя.
Она попыталась взять его за руку, чтобы увести за собой. Но Шолмс, не отпуская ее руки, как только мог мягко произнес:
– Извините, мадемуазель, но я никогда не бросаю начатого дела.
– Умоляю… умоляю… О, если б вы могли понять!