и исчезает в этом особняке столь же таинственным образом, как и Арсен Люпен, когда проник в дом мэтра Детинана, а затем улетучился оттуда вместе с Белокурой дамой.
– Какой же вывод?
– Вывод напрашивается сам: нельзя не заметить по меньшей мере странное совпадение – сестра Августа нанимает Антуанетту Бреа ровно двенадцать дней назад, то есть на следующий день после того, как от меня ускользнула Белокурая дама. И во-вторых, у Белокурой дамы волосы точно такого же оттенка, с точно таким же золотистым металлическим блеском, как и те, что мы нашли.
– Таким образом, по-вашему, Антуанетта Бреа…
– Именно Белокурая дама.
– И следовательно, оба преступления – дело рук Люпена?
– Думаю, да.
Вдруг раздался смех. Шеф Сюртэ веселился от души.
– Люпен! Всегда и везде Люпен! Только Люпен!
– Он там, где он есть, – обиженно отчеканил Ганимар.
– Нужна же хоть какая-то причина его возможного присутствия, – заметил господин Дюдуи, – а в нашем случае причина-то как раз и не ясна. Секретер никто не взламывал, бумажник не украли. Даже золото и то осталось на столе.
– Пусть так, – воскликнул Ганимар, – но знаменитый бриллиант?
– Какой еще бриллиант?
– Голубой бриллиант! Знаменитый бриллиант, служивший украшением французской королевской короны, который затем герцог д'А… передал Леониду Л…, а после смерти Леонида Л… выкупил барон д'Отрек в память о страстно любимой им знаменитой актрисе. Такие вещи прекрасно известны мне, как старому парижанину.
– Если так, – заметил следователь, – коль скоро мы не найдем голубой бриллиант, станет ясной причина убийства. Вот только где искать?
– Да на пальце господина барона, – ответил Шарль. – Он носил голубой бриллиант на левой руке и никогда с ним не расставался.
– Я видел эту руку, – заявил Ганимар, подходя к покойному, – смотрите сами, здесь только простое золотое кольцо.
– А с тыльной стороны ладони? – подсказал лакей.
Ганимар разжал сцепленные пальцы. Действительно, перстень был повернут оправой внутрь, и в этой оправе сверкал голубой бриллиант.
– Ах, черт, – ошеломленно прошептал Ганимар, – теперь я уже ничего не понимаю.
– Значит, не будете больше подозревать Люпена? – хихикнул господин Дюдуи.
Ганимар помолчал, размышляя, прежде чем возразить нравоучительным тоном:
– Именно когда перестаешь что-либо понимать, начинаешь подозревать Люпена.
Таковы были первые результаты расследования, проведенного на следующий день после этого странного убийства. Туманные, противоречивые версии, и в дальнейшем следствие не внесло ни ясности, ни логического объяснения. Нельзя было сказать ничего определенного о таинственных появлениях и исчезновениях Антуанетты Бреа, равно как и Белокурой дамы, и так и не удалось узнать, кто была это загадочное создание с золотистыми волосами, совершившее убийство барона д'Отрека и не пожелавшее снять с его пальца знаменитый бриллиант из французской короны.
И поскольку росло любопытство к этой драме, она представлялась уже в глазах толпы каким-то величайшим преступлением.
Наследники барона д'Отрека только выиграли от подобной огласки. Они устроили в особняке на авеню Анри-Мартен выставку вещей и мебели, предназначенных к продаже с аукциона в зале Дрюо. Мебель вовсе не была старинной, да и не отличалась изысканным вкусом, вещи не представляли никакой художественной ценности, но… в центре комнаты на возвышении, покрытом гранатовым бархатом, под стеклянным куполом, охраняемый двумя агентами, мерцал голубой бриллиант.
Великолепный, огромный бриллиант, несравненной чистоты и такой голубой, как отражающееся в прозрачной воде голубое небо, как сверкающее голубизной белое белье. Им любовались, приходили в восторг… и тут же с ужасом взирали на спальню жертвы, на то место, где совсем недавно лежал распластанный труп, на паркет, с которого убрали окровавленный ковер, и особенно на стены, на толстые стены, сквозь которые удалось пройти преступнице. Люди проверяли, не вращается ли мраморная каминная доска, не скрывается ли в лепнине зеркал какой-нибудь механизм, открывающий потайной ход. И представляли себе разверстые стены, глубокие подземные ходы, выходы в сточные колодцы, катакомбы…
Продажа бриллианта состоялась в зале Дрюо. Давка была невообразимая, и аукционная горячка буквально доходила до безумия.
Там была вся парижская публика, любители больших распродаж, покупатели и те, кто делает вид, будто может что-то купить, биржевые дельцы, артисты, дамы из всех слоев общества, пара министров, итальянский тенор, даже изгнанный король, который, желая упрочить свой кредит, соизволил весьма значительным тоном, хотя голос и дрожал, назвать сумму в сто тысяч франков. Сто тысяч франков! Напрасно он беспокоился. Итальянский тенор тут же рискнул ста пятьюдесятью тысячами, а член общества французов выкрикнула: «Сто семьдесят пять!»
Однако, когда сумма дошла до двухсот тысяч франков, претенденты на покупку стали понемногу рассеиваться. На двухсот пятидесяти пяти их осталось только двое: крупный финансист, король золотых приисков Эршман и графиня Крозон, богатейшая американка, чья коллекция бриллиантов и драгоценных камней получила всеобщую известность.
