воды, воды, поскорей…

— Ах, если бы у нас был хоть глоток воды! — сказал Сигрев.

— Она есть у нас, папа, — ответил Уильям, — но это обошлось нам ужасно дорого.

Уильям сбегал за стаканом, налил из бочонка воды и напоил Риди. Старик выпил с жадностью.

— Теперь, положите меня, Уильям, на эти кокосовые листья, — сказал раненый, — подите, напоите всех, напейтесь сами, потом вернитесь ко мне. Не говорите миссис Сигрев, что я ранен. Пожалуйста, исполните все, о чем я прошу вас.

— Папа, возьми воду, пожалуйста, — попросил Уильям, — я не могу оставить Риди.

— Хорошо, мой мальчик, — ответил Сигрев, — но прежде напейся сам.

Сильно ослабевший Уиль выпил воды, и это мгновенно оживило его.

Сигрев ушел с водой для детей и женщин, а Уильям старался помочь старому Риди, который дышал тяжело и не говорил ни слова.

Рана Риди. — Миссис Сигрев. — Риди и Уильям. — На часах. — Близкое освобождение. — Дикари рассеяны. — Появление Осборна.

Сигрев еще раза два возвращался за водой, чтобы утолить жажду детей, Селины и Юноны, потом помог Уилю снять платье Риди, чтобы осмотреть его рану и постараться понять, опасна ли она.

— Нам лучше перенести его на другие листья кокосовых пальм, там ему будет удобнее, — заметил Уильям.

В эту минуту Риди прошептал: «Еще воды». Уильям снова напоил его, потом с помощью отца перенес своего старого друга в более удобное место. Когда они уложили Риди, он вдруг повернулся на бок, и из его раны хлынула кровь; она долго лилась.

— Теперь мне легче, — слабо произнес раненый, — перевяжите мне рану, Уильям; такому старому человеку, как я, нельзя терять слишком много крови.

Сигрев и Уильям подняли его рубашку и осмотрели рану: копье проникло глубоко в легкое. Уильям скинул свою собственную рубашку, изорвал ее на бинты и перевязал рану, чтобы остановить кровь.

Риди, который, казалось, сначала очень ослабел от перемещения, мало-помалу оправился и уже мог говорить, хотя и еле слышным голосом, когда из дома вышла Селина Сигрев.

— Где же этот чудный, храбрый, добрый человек? — спросила она. — Я хочу его благословить и поблагодарить.

Сигрев подошел к ней, схватил ее за руку и сказал:

— Он ранен, дорогая, и боюсь, что ранен сильно. Но раньше я не хотел тебе говорить об этом.

В коротких словах он рассказал ей обо всем, что случилось, а потом провел к ложу из листьев, на котором лежал старик.

Миссис Сигрев опустилась перед ним на колени, взяла его за руку и разразилась рыданиями.

— Не плачьте обо мне, — сказал он, — мои дни уже были сочтены; мне только грустно, что я не могу больше принести вам пользы.

— Дорогой, добрый, — сказала Селина, помолчав. — Что бы не послала нам судьба, каковы бы ни были решения Всевышнего, Всемогущего Бога, я, пока жива, никогда не забуду того, что вы сделали для меня и моих близких.

Миссис Сигрев наклонилась над ним, поцеловала его в лоб, поднялась с колен и, рыдая, ушла в дом.

— Уильям, — сказал Риди, — я теперь не могу говорить. Приподнимите мне голову и уйдите; мне будет легче одному. Вы давно не смотрели, что делается у дикарей. Подите, посмотрите… Через полчаса вернитесь. Уйдите и вы, м-р Сигрев, мне станет лучше, если я немножко подремлю.

Отец и сын исполнили желание Риди. Они поднялись на прибитые доски, внимательно и осторожно осмотрели все внешние стороны палисада» наконец, остановились.

— Плохо дело, Уильям, — сказал Сигрев.

Уильям покачал головой.

— Он не отпустил меня, — сказал мальчик. — Лучше было бы, если бы отпустил… Я боюсь, что он очень сильно ранен. Как ты думаешь, папа?

— Я думаю, что он не поправится, Уильям. Если завтра на нас сделают нападение, нам без него будет худо. Я очень боюсь исхода дела…

— Не знаю, что и сказать, папа, но чувствую, что после утоления жажды я в состоянии драться с двойной силой.

— Я тоже, мой дорогой мальчик, но их столько, что вдвоем мы сделаем немного.

— Если мама и Юнона будут заряжать для нас ружья, — ответил Уильям, — мы, во всяком случае, вдвоем теперь сделаем то же, что делали втроем, когда так изнемогали от жажды и утомления.

— Может быть, ты прав, мой дорогой Уильям. Во всяком случае, употребим все силы, чтобы защитить близких и себя.

Уильям тихо подошел к Риди; старик дремал, а может быть, даже спал; поэтому мальчик, не беспокоя его, вернулся к отцу. Они вместе перенесли бочонок в дом и отдали его на сохранение миссис Сигрев, чтобы вода не была растрачена даром. Теперь, утолив жажду, все ощутили голод. Юнона с Уилем нарезали черепашьего мяса и сжарили его. Семья охотно ела, и может быть, никогда в жизни не наслаждалась до такой степени своим обедом.

Почти на рассвете Уильям, который много раз подкрадывался к Риди, чтобы посмотреть, спит он или нет, увидел, что старик лежит с открытыми глазами.

— Как вы себя чувствуете? — спросил его Уильям.

— Я спокоен; на душе у меня ясно, Уильям, и я не очень страдаю. Но мне кажется, я скоро умру. Помните, если вам придется бежать из палисада, Уильям, не думайте обо мне; оставьте меня здесь, на этом месте. Выжить я не могу, а если вы тронете меня с места, я только еще скорее умру.

— Я лучше умру вместе с вами, чем брошу вас, Риди.

— Нет, сэр, это неумно и неправильно; вы должны спасти вашу мать, братьев и сестру; обещайтесь послушаться меня.

Уильям молчал.

— Я указываю вам ваш долг, Уильям. Я отлично понимаю, что делается у вас в душе, но вы не должны поддаваться вашему чувству. Обещайтесь послушаться меня или вы сделаете меня ужасно несчастным.

Уильям сжал руку старика; его сердце было до того переполнено, что он не мог выговорить ни слова.

— Они придут утром, — продолжал старик, — так, но крайней мере, мне кажется. У вас еще много времени, поднимитесь на пальму и сторожите там до полного света, потом спуститесь и скажите мне, что вы видели.

Речь утомила Риди. Теперь его голос звучал еле слышно. Он знаком отослал прочь Уильяма, и мальчик поднялся на пальму. Там он караулил, пока не стало совсем светло.

На заре он заметил, что дикаря работали; они собрали все пуки из веток на том месте, где прежде стоял старый дом, и усиленно готовились к нападению.

Вот мальчик заметил, что каждый из воинов вскинул на плечо одну вязанку веток, и все двинулись к палисаду. Уильям тотчас же спустился с дерева и позвал отца, который разговаривал с миссис Сигрев. Все ружья были заряжены, и Селина с Юноной стали позади прибитых досок, чтобы заряжать их немедленно после каждого выстрела.

— Мы откроем огонь, когда они подойдут на столько, чтобы мы не могли давать промахов, Уильям, — сказал сыну Сигрев. — Чем дольше мы не позволим им подходить, тем лучше.

Когда первые дикари были на расстоянии пятидесяти ярдов от палисада, защитники укрепления выстрелили; двое нападающих упали. Сигрев и Уиль продолжали стрелять в надвигавшихся дикарей, и в течение десяти минут дело шло успешно. Потом дикари двинулись большим отрядом, закрываясь связками прутьев. Это их защищало.

Таким образом, они в безопасности дошли до палисада и принялись складывать фашины. Сигрев и Уиль все еще осыпали их непрерывными выстрелами, но с меньшим успехом.