Девушка погасила сигарету, тщательно добивая искры в пепельнице. Встала из-за стола, погасила на кухне свет и открыла входную дверь. На площадке было тихо и пусто, трещала под потолком длинная лампа дневного света, соседи спали — был всего пятый час утра. Муха спустилась во двор, огляделась. Здесь тоже не было никакого движения — стояли вдоль бордюра темные машины с погашенными фарами, молчащими моторами.

Муха застегнула пальто и быстро пошла к освещенному бульвару.

Движения и тут почти не было, лишь изредка проносилась сумасшедшая машина. В такой час и милиции нечего бояться. Муха даже не пыталась голосовать. Она шла к метро, дорогу постаралась запомнить, когда Иван ее сюда привез. Метро было довольно далеко, а морозец под утро ударил нешуточный — градусов пятнадцать. Муха шла, подняв воротник пальто, с непокрытой головой. Шапки у нее не было, шарфа тоже, не было и перчаток.

Вскоре она поняла, что начинает околевать, но в конце уже маячила оранжевая буква 'М'. Метро через пятнадцать минут должно было открыться…

Но тут девушка замерла как вкопанная, и глаза ее превратились в две опухшие щелки. «Какое метро, дорогая, — сказала она себе. — В метро милиция».

Машину ловить очень не хотелось — время не то, и ситуация не та. Но все же она подошла к краю тротуара и как только завидела приближающиеся фары, подняла руку. Машина проехала мимо и затормозила. Муха шла к ней по резко скрипящему, укатанному снегу, молясь, чтобы ей повезло, нагнулась к приоткрытой дверце, спросила:

— Поедете в Кунцево?

Тот назвал цену, которую девушка восприняла как оскорбление, хотела хлопнуть дверцей, но окоченевшие руки не слушались. Из машины веяло теплом. И она сказала:

— Ладно.

Водитель света не включил, и она его почти не разглядела, зато и он ее не смог бы рассмотреть.

Муха даже обрадовалась. Села, хлопнула дверцей, передернулась.

— Холодно? — спросил водитель, трогая с места.

Она промолчала. Муха вовсе не собиралась налаживать контакт. Дороги в этот час были почти пустые, и потому каждая патрульная машина казалась ей угрозой. И в самом деле, рискованно брать частника в такое время суток… Она будет слишком на виду. Милиции просто не из чего будет выбирать. Захотят остановить — остановят именно их…

Когда водитель проскочил перекресток на красный свет, она невольно вскрикнула:

— Осторожней!

— Никого же нет.

— Все равно…

Мужчина хмыкнул:

— Ты что нервничаешь? С парнем, что ли, поссорилась?

Он перешел на «ты», и это Мухе не понравилось. Она резко сказала:

— Остановите здесь!

— Это не Кунцево.

— Я уже приехала.

— Испугалась, что ли? — В его голосе было что-то настолько гадкое, что Муха поморщилась.

— Останови, кому сказано?! — заорала она прямо ему в ухо.

От неожиданности тот остановился, а когда пришел в себя, девушка уже убегала от него в тень большого лесопарка. Муха бежала вдоль гряды огромных деревьев, вдоль длинной железной ограды, тянувшейся, казалось, бесконечно. Наконец увидела, как машина удаляется по шоссе, остановилась, схватившись за ограду голой рукой, но тут же отдернула пальцы — кожу будто обожгло. Руки у нее были влажные, и ограда их крепко прихватила. Она задыхалась от быстрого бега, глаза слезились. Муха переждала несколько минут и снова вышла к дороге. Выбора не было. Она даже не знала, в какой части города находится.

Во второй раз ей повезло больше. За рулем старого «Москвича» сидел сонный молодой парень, равнодушный ко всему на свете, кроме заработка, из тех, кто садится крутить баранку и ловить пассажиров, чтобы поменять машину. Муха сразу на' звала ему вознаграждение, район и улицу, а он меланхолично кивнул и молча повез. Расстались они тоже молча.

Муха посмотрела на часы. Начало нескоро.

В этом районе она никогда не была, адрес дала Дана. Дана сказала — это крайнее убежище. Дальше идти будет некуда.

«Если ее тут нет, мне ее не найти, — подумала Муха, быстро шагая по тротуару, всматриваясь в номера домов. — Дом семнадцать. Вот он, пятиэтажка. А мне нужен дом под номером семнадцать два А. Это во дворе, наверное».

Дом семнадцать два А оказался двухэтажной постройкой пятидесятых годов. Желтые стены, деревянное крыльцо, подъезд один. На втором этаже с фасада было четыре окна, на первом — два по бокам подъезда. Особнячок не больше чем на четыре квартиры. Все окна темны.

Муха немного постояла в стороне, понаблюдала за домом, но нигде не заметила движения. Тогда она решилась. Вынула из кармана шприц, свинтила с иглы колпачок. Взяла шприц наизготовку, наполовину упрятав его в ладони, так что наружу торчала одна игла. Заодно она рассчитывала согреть шприц, чтобы он не дал осечки. Ведь если игла была не совсем сухая, сейчас она замерзла и не пропустит ни капли… Правда, Муха пользовалась ею слишком давно. Она еще раз выругала себя, что имела привычки промывать все это приспособление. Ей казалось, что она использует его в последний раз…

Она пересекла маленький палисадник, взошла на крыльцо, потянула тяжелую дверь, где вместо стекла была вставлена фанера. Из подъезда ей в лицо ударило душное, гнилостное тепло. Там было совершенно темно. Муха бесшумно ступила в подъезд и прикрыла за собой дверь. Пропела тугая пружина, и она перестала что-либо различать.

Протянула влево руку, коснулась пальцами влажной стены. Сильно пахло подвалом, где-то слышался мощный шум воды — наверное, в подвале прорвало трубу, отсюда и пар, и влажность. , Муха стояла, слушала, грелась и постепенно начинала различать другие звуки, кроме журчания бегущей воды. Звуки доносились сверху, со второго этажа, и Дана говорила именно о втором этаже. Именно туда ей нужно было подняться…

Муха прислушивалась, но не могла разобрать, что там говорят. Во всяком случае, криков не было, не было шума драки. Обычный разговор, а слышно потому, что стены тут деревянные…

Девушка ощупью нашла перила лестницы, поставила ногу на ступеньку. Ступенька неожиданно заскрипела. Тут все было деревянное, трухлявое, ненадежное. Муха замерла, прислушалась, но вокруг было по-прежнему тихо, голоса на втором этаже продолжали переговариваться — спокойно, неторопливо. Она поднялась по лестнице, не отпуская левой рукой перил. В правой она по-прежнему держала шприц.

«А если это не убежище, а ловушка? — подумала она. — Ведь почему-то ушла Дана с прежнего места… Может, это место тоже испорчено?» Девушка остановилась перед единственной дверью на втором этаже. Вторая дверь была замурована кирпичом, из чего Муха сделала вывод — здесь были когда-то две квартиры, но после их объединили в одну, а лишний вход заложили. Она видела свет в замочной скважине, слышала голоса и прижалась ухом к скважине, пытаясь уловить смысл.

Первый голос она узнала сразу. Говорила Дана.

Ей отвечала другая женщина — то ли пьяная, то ли больная. Голос у этой женщины был сиплый, сорванный, говорила она очень медленно, странно растягивая звуки. У Мухи было такое чувство, что на первом этаже слышно было даже лучше. Видимо, там она стояла прямо под комнатой, где шел разговор, тут до нее было далековато, и свет в замочной скважине был неяркий — горел далеко.

'Мужиков там нет, — подумала она. — Может, это Дана и хозяйка, а я даже не знаю, с кем она тут должна быть. Сказала — если совсем некуда будет деваться — иди сюда… И вот она сама тут… Значит, и ее допекло? А может, все-таки ловушка?

Может, она ждет меня, чтобы сдать?'

Муха оставила всякую надежду что-то расслышать. В одном она была уверена — мужских голосов там не слышно, значит, есть небольшая надежда. Лучше, чем ничего, чем пустая квартира в Царицыно, куда