Дениски и выкину, и сердечко это выкину, чтобы ничего от тебя не осталось! Понял, гад?

— Тогда выкинь золотые часики, которые я тебе месяц назад купил, — ехидно сказал парень. — Выкинь костюмчик, который ты купила на мои деньги. Выкинь четыреста долларов, которые у меня взяла! Это будет правильней, чем у ребенка игрушки отнимать! Я их не тебе дарил!

Она ехидно подбоченилась:

— А, так нам уже костюмчик и часики жалко стало?

— Очень жалко, что потратил деньги на дуру! — отрезал он.

— Сулимова — она умная, да?!

— Умнее тебя.

— Ну и катись ту да!

— Сама катись, это мой дом, другого у меня нет. — Он снова лег и отвернулся к стене.

— — Беспризорник! — крикнула она. — Болван!

Дурак! И я дура, что связалась с тобой! Говорила мне мама!

Когда вещи были собраны, девушка немного поутихла. Сообразив, что уйти придется на самом деле, нерешительно обратилась к парню:

— Донеси мне вещи до проспекта, я там поймаю машину.

Иван простонал:

— Вызови такси к подъезду! Я устал, никуда не пойду…

— Гад…

Она вызвала такси по телефону и села ждать.

Время от времени произносила краткие речи, из которых следовало, что Иван — редкостная сволочь, на которую она угрохала столько сил и нервов. Иван лежал, отвернувшись, и молча радовался, что не связался с такой девчонкой всерьез. А если бы они поженились? О, подумать страшно. Неожиданно Танькины речи совпали с его мыслями. Она выпалила:

— Такие, как ты, никогда не женятся!

— А такие, как ты, по три раза разводятся, — буркнул тот.

— Ну, конечно. Ты хочешь наговорить мне кучу гадостей на прощание?

— С радостью помолчу, — отрезал Иван. — И тебе советую.

— А если не замолчу — что тогда будет?

Он хмыкнул:

— Спускалась бы ты, матушка, вниз. Ведь такси сейчас приедет.

Он все-таки донес ей сумки до лифта и сам нажал на кнопку. Когда лифт поднялся, он молча перегрузил туда сумки и почти втолкнул вслед за ними Таньку. Та стояла, свесив руки, опустив голову, и неподвижно рассматривала пол. На миг ему стало ее жалко. Жалко, но что поделаешь?

— Ладно, езжай, — сказал он и вернулся в квартиру. За его спиной медленно сомкнулись створки лифта, и кабина, громыхая, поползла вниз.

Он запер дверь, принял душ, почистил брюки хозяйской щеткой. Щетка почернела от угольной пыли, а брюки чище не стали. На душе у него тоже чистоты и ясности не было. Откуда ясность, когда творится такое?! Серега мертв, бабка его умерла, а в него самого дважды стреляли… И между прочим — чуть не попали. Он чувствовал себя очень одиноко.

А позвонить было некому, некого позвать на помощь. С тех пор как он стал промышлять заказными убийствами, друзей не осталось. Не то чтобы от него все вдруг отвернулись — он сам начал сторониться лишних людей. А лишними оказались все.

Иван погасил свет и лег в постель. Он очень устал после всей сегодняшней беготни, прыжков с балкона, вышибания дверей и метаний в метро. Но ему не спалось. Его беспокоило пустое место рядом, в постели. Танька была все-таки живым человеком. К ней можно было прижаться, ощутить ее тепло, вдохнуть ее сладковатый запах, поболтать — хотя бы о пустяках. Он почти пожалел, что позволил ей уйти. Она ведь сломалась — уже возле лифта готова была вернуться и просить прощения. Но Иван знал — завтра повторится то же самое, с каждым днем все будет хуже и хуже. Ох, как хорошо он все знал…

* * *

…В паспорте у него не было соответствующей отметки, но все же он был когда-то женат. Давно — когда только вернулся из армии. Это было девять лет назад. Ее звали Наташа. Парень безумно ею гордился — ведь она была почти балерина! Почти — потому что не закончила балетного училища из-за серьезной травмы колена — разрыв мениска. Танцевать Наташа больше не могла, но сохранила прямую спину, задранный подбородок, легкую походку, мускулистые руки и ноги, выносливость, изящество, силу. Иван был покорен. Таких девушек он не встречал — только в кино видел, в некоторых американских фильмах. Ему очень нравилась Николь Кидман, и он тогда мечтал встретить девушку, похожую на нее. Потом увидел фильм «Чужой» и резко сменил кумира — хрупкая, но несгибаемая Сигурни Уивер покорила его еще больше. Но богини существовали где-то там — куда вход был прочно закрыт. А вот Наташка была рядом. Правда, она считала, что даже несостоявшаяся карьера балерины поднимает ее над простыми смертными. И он тоже так считал. Ему нравилось так думать.

Встретились они, как ни странно, с помощью матери. Мать тогда очень много хлопотала о нем.

Пыталась устроить на очередную работу, пыталась контролировать его приходы и уходы, окружение, девушек. Наташа была дочерью ее старой подруги — вместе работали. Как-то мать пригласила в гости подругу… А с ней пришла и Наташа, которая явно не подозревала, что ее пытаются с кем-то свести. Подруга тоже не подозревала — а то бы никогда не привела свое сокровище.

Ивану тогда исполнилось двадцать. Он очень возмужал после армии и выглядел взрослым сильным мужчиной. Работу нашел сам — устроился охранять шикарный ночной супермаркет — один из первых в Москве. Его взяли охотно — за него замолвил слово старый друг, Косой, который работал там же. Косой тоже остепенился. Собирался жениться. На пустырь они больше не ходили…

В тот день, когда привели Наташу, Иван все порывался сбежать из дома. Не хотелось ему сидеть за столом с чинной физиономией и колупать ложечкой торт. Правда, от торта бы он не отказался, но съел бы его в одиночестве. Мать настаивала:

— Один раз пойди мне навстречу, а потом делай что хочешь!

Он пошел навстречу и остался. Наташа сидела за столом с каменной спиной и ничего не ела. Пила только чай без сахара. Мать как-то не сообразила, что девушка поддерживает фигуру. Подруга матери рассматривала Ивана как редкостного жучка. Она будто решала — убить его или оставить — посмотреть, что жучок будет делать? «Жучок», то есть, Иван от смущения объелся тортом до дурноты и потом сидел тихо, не произнося ни слова. Стоит ли говорить, что он влюбился? У Наташи были черные короткие кудри, точеный тонкий нос и губы точно такие же, как у Сигурни Уивер — их почти и не видно на лице. Конечно, кому что нравится… Но Ивану нравилось это!

— Ваня, покажи Наташеньке альбом, — сказала вдруг мать.

— Что? — не понял он.

— Наш семейный альбом. Где ты маленький. — Тут мать обратилась к подруге:

— Знаешь, он был такой смешной! Уши были оттопыренные, потом это само прошло…

Этого парень уже не смог стерпеть. Встал, да так, что стол закачался, молча вышел. Уже на лестнице услышал стук каблуков. Обернулся. За ним шла Наташа. Она усмехалась:

— Пошли? Я тоже рада оттуда вырваться.

Он был ей страшно благодарен. Они вышли из подъезда, Иван достал сигареты, протянул:

— Куришь?

Девушка его мечты должна была курить. Наташа взяла сигарету, стрельнула кругом глазами:

— Только отойдем немного. А то мать будет с балкона смотреть.

— Есть одно место…

Так он снова попал на пустырь. Давно он тут не был. Иван молча шел, пиная высокую траву, Наташа поспевала за ним на каблуках. Вот знакомые кусты — тут он потерял невинность в Галкиных объятиях. Кусты разрослись — целый лес. А вот место, где они жгли костры. Земля тут до сих пор чернее, чем вокруг. Зола глубоко впиталась. Он остановился, Наташа налетела на него сзади:

— Ты куда бежишь? Нас давно не видно с балкона!..

Они Закурили. Оба молчали — как будто пришли сюда только затем, чтобы подымить сигаретами. В том