осужденным убийцей в тюремной робе с номером на груди. Но прежде чем горькие слова сорвались с ее губ, на экране возникла новая картинка, еще более мучительная.

– Наш корреспондент Фил Морроу отправился в Китон, штат Техас, где Джулия Мэтисон жила и работала учительницей младших классов в местной начальной школе. Ему удалось взять небольшое интервью у родителей девушки – преподобного Джеймса Мэтисона н его жены…

– Нет! – закричала Джулия, увидев серьезное, благородное лицо своего отца. Мягким, ровным голосом, ни на секунду не теряя чувства собственного достоинства, он пытался убедить всех телезрителей в ее невиновности.

– Если Джулия действительно находится вместе с Бенедиктом, то наверняка против своей воли. Выступавший передо мной водитель ошибается. Он либо не очень хорошо рассмотрел ту пару, либо не правильно истолковал происходящее. – Бросив суровый и неодобрительный взгляд на толпящихся вокруг репортеров, Джеймс Мэтисон добавил:

– Больше мне нечего сказать.

Сквозь слезы стыда и унижения Джулия увидела, что Бенедикт направляется к ней.

– Мерзавец! Подонок! – глухо выкрикивала она, с трудом сдерживая рыдания и пятясь назад.

– Послушай, Джулия, – взяв ее за плечи, Зак безуспешно пытался хоть как-то успокоить бьющуюся в истерике девушку.

– Не притрагивайся ко мне! – судорожно вырывалась Джулия, бессвязно выкрикивая в перерывах между всхлипами:

– Мой отец священник! Он уважаемый человек! А теперь все думают, что его дочь – грязная потаскуха! Я – учитель! Я учу маленьких детей! Как я теперь смогу смотреть им в глаза после того, что произошло? После того, как я, как последняя шлюха, валялась в снегу с беглым убийцей?

Зак понимал, что она права, и каждое ее слово полосовало натянутые нервы, как удар кнута.

– Джулия…

– Я так старалась целых пятнадцать лет! – всхлипывала Джулия, продолжая вырываться. – Я так хотела достичь совершенства! И мне это почти удалось! – Мучительная боль, звучавшая в ее голосе, передавалась Заку, хотя он и не мог до конца понять ее источника. – И все попусту! Все мои старания были напрасны! Все пошло прахом!

Внезапно, как будто утратив всякую волю к сопротивлению, Джулия обмякла в его руках. Только плечи все еще продолжали сотрясаться от рыданий.

– Я так старалась, – глотая слезы, говорила она, – я стала учительницей для того, чтобы они могли мною гордиться. Я… я ходила в церковь и преподавала в воскресной школе. Теперь мне не позволят этого делать…

Чувство вины, и без того мучительное, от такого глубокого и искреннего горя стало просто невыносимым.

– Пожалуйста, перестань, – умолял Зак, обнимая ее и прижимая к своей груди, тщетно пытаясь хоть как-то успокоить. – Я все понимаю, и мне действительно очень жаль. Когда это все закончится, я постараюсь сделать так, чтобы они узнали правду.

– Ты понимаешь! – горько воскликнула Джулия, поднимая к нему несчастное, залитое слезами лицо. – Как можешь ты понимать, что я сейчас чувствую?! – Животное, грязное животное. Да как он смеет говорить ей такое?

– Да, я понимаю! – крикнул Зак, тряся ее за плечи до тех пор, пока она не посмотрела ему в глаза. – Я очень хорошо понимаю, как чувствует себя человек, которого обвиняют в том, чего он не совершал!

Джулия хотела возмутиться, закричать, что он делает ей больно, но осеклась. Страшная душевная мука, написанная на его лице, не могла быть притворной.

– Я никого не убивал! Слышишь? Не убивал! Скажи, что веришь мне! Пусть даже это будет ложь! Умоляю, скажи! Я хочу, чтобы кто-нибудь сказал мне это!

Джулия внутренне содрогнулась при одной мысли об этом. Сглотнув ком, застрявший в горле, она посмотрела на осунувшееся, но по-прежнему красивое лицо, склонившееся над ней, и прошептала:

– Я верю тебе! – Долго сдерживаемые слезы хлынули по щекам. – Я действительно верю тебе.

Непритворное сочувствие и искреннее сострадание сделали свое дело. Неприступная стена льда, которую Зак в течение долгих лет упорно воздвигал вокруг своего сердца, дала трещину и начала таять.

– Пожалуйста, не плачь, – хрипло шептал он, вытирая горячие слезы с нежных щек.

– Я верю тебе! – повторила Джулия, и страстность, с которой были сказаны эти слова, нанесла последний и сокрушительный удар по самообладанию Зака. Горло сжалось от совершенно незнакомых эмоций, и несколько секунд он даже не мог пошевелиться, потрясенный услышанным и увиденным. Широко распахнутые, влажные от слез глаза Джулии походили на умытые дождем анютины глазки, и хотя она до боли закусывала нижнюю губу, та все равно продолжала предательски дрожать.

– Пожалуйста, не надо плакать, – шептал Зак, приникая к нежным, распухшим от рыданий губам. – Пожалуйста, не надо, прошу тебя…

Тело Джулии напряглось, как струна, но Зак не мог понять, чем это было вызвано – испугом или неожиданностью. Да в тот момент ему было совершенно все равно. Только бы сжимать в объятиях хрупкое тело этой девушки, наслаждаться той необыкновенной нежностью, которую она в нем вызывала. Нежность. Чувство, о котором он забыл много лет назад.

Зак вновь и вновь напоминал себе, что не должен торопиться, не должен ни к чему понуждать ее. Но мягкость и податливость ее солоноватых от слез губ сводили с ума и заставляли забыть о данных самому себе обещаниях.

– Поцелуй меня, – умоляюще шептал он, в то время как часть его сознания удивленно фиксировала новую, незнакомую интонацию собственного голоса. В нем слышались нотки странной, беспомощной,