голову, с гордым, но лишенным какой бы то ни было агрессивности видом, потому что ей нечего было стыдиться и не в чем оправдываться: положение гувернантки, хоть и невысокое, но вполне достойное. В тысячный раз за последние три недели она твердила себе, что никогда не лгала ни Уэстморленду, ни кому бы то ни было, чего нельзя сказать о графе Лэнгфорде, самым бессовестным образом обманувшем ее, выдавая себя за ее жениха и пользуясь при этом полной поддержкой семьи. Поэтому стыдиться надо ему, а не ей. Он во всем виноват и должен нести за это ответственность.
К несчастью, первому суровому испытанию выдержка Шеридан была подвергнута, когда она сопровождала семью Скефингтонов в трехэтажную приемную залу с прозрачным куполом и многочисленными, облаченными в ливреи и стоявшими навытяжку слугами, в чьи обязанности входило провожать гостей в их покои после того, как помощник дворецкого выйдет их приветствовать и сообщит, какие им отведены апартаменты.
— Ее светлость герцогиня Клеймор велела проводить вас в голубые апартаменты, откуда открывается необычайно красивый вид, — обратился помощник дворецкого к сэру Джону и леди Скефингтон. — Когда отдохнете с дороги, ее светлость рада будет видеть вас вместе с другими гостями в гостиной.
Тут вперед выступил лакей, который должен был проводить чету Скефингтонов в голубые апартаменты.
— Мисс Скефингтон, вам отведены соседние апартаменты. — И когда Джулиана в сопровождении другого лакея стала подниматься по широкой лестнице, он повернулся к мальчикам:
— А ваши комнаты, юные джентльмены, на третьем этаже, там же, где игровые. Ваша гувернантка, конечно… — Он повернулся к Шеридан, но даже она, готовая к тому, что он узнает ее, была поражена выражением ужаса на его лице, когда он остановил на ней взгляд своих выцветших глаз. — ..Конечно… — он запнулся, — будет недалеко от вас… в комнате через коридор.
Шерри вдруг до боли захотелось провести рукой по его сухой, как пергамент, щеке, сказать, что все хорошо, что она гувернантка, но не собирается из-за этого плакать. Однако ей лишь хватило сил изобразить подобие улыбки.
— Большое спасибо… — сказала она и мягко добавила:
— Ходжкин.
Отведенная ей комната оказалась небольшой, меньше, чем у мальчиков, и очень скромно обставленной: кровать, стул и небольшой стол с тазиком и кувшином, однако она не шла ни в какое сравнение с комнатой в мезонине у Скефингтонов. В этом огромном доме, да еще на четвертом этаже, она была избавлена от необходимости ежеминутно лицезреть своих хозяев. Чтобы хоть чем-то себя занять, Шерри умылась, распаковала вещи и пошла посмотреть, что делают мальчики.
Две другие гувернантки разместились в конце коридора, и когда Шерри привела детей в игровую, они обе тоже явились туда со своими подопечными, мальчиками, которым еще не было и четырех лет, и после знакомства настояли на том, чтобы дети Скефингтонов играли под их наблюдением вместе с малышами, так что Шерри, помимо собственной воли, оказалась как бы не у дел.
Девушка прошлась по огромной, залитой солнцем комнате, мимо большого стола с целой армией деревянных солдатиков, подобрала свалившиеся с полки две книги, поставила их на место и зачем-то сняла с этажерки старый альбом для рисования. Раскрыла его и почувствовала, что сердце сейчас остановится. Под детским рисунком, который должен был изображать лошадь то ли на лугу, то ли на водопое у озера, было старательно нацарапано: СТИВЕН УЭСТМОРЛЕНД.
Шерри захлопнула альбом и резко повернулась. Это было второе суровое испытание ее выдержки, похлестче первого. На столике возле деревянной лошади-качалки она заметила небольшую картинку в рамке с изображением маленького улыбающегося мальчика и лошади, которую он обнимал за шею. Рисунок явно был сделан талантливым любителем, а улыбка на лице темноволосого мальчика была скорее лукавой, чем приветливой, однако такой же завораживающей, как и у взрослого Стивена. Несомненно, это был он в детстве.
— Пожалуй, я присоединюсь к вам, — сказала Шерри, отвернувшись от рисунка. — Во что играем? — спросила она своего подопечного Томаса, слишком толстого для своих семи лет.
— У нас и так чересчур много игроков, мисс Бромлей, — ответил Томас. — К тому же вы можете выиграть приз, очень вкусную конфету, а я сам хочу ее выиграть.
— Нет, я! — захныкал четырехлетний брат Томаса. Ужаснувшись их манерам, которые, как она ни старалась, пока не улучшились, Шеридан жалобно взглянула на двух других гувернанток, которые ответили ей сочувственными улыбками.
— Вы, должно быть, устали, — сказала одна из них. — Мы приехали еще вчера и успели отдохнуть за ночь. Почему бы вам до начала праздника не пойти к себе. А мы присмотрели бы за этими джентльменами.
Чтобы не поддаться искушению и снова не раскрыть детский альбом и не рассматривать рисунок в рамке с изображением крепкого темноволосого мальчика со знакомой до боли улыбкой, Шеридан воспользовалась любезностью женщин и помчалась в свою комнату. Оставив дверь открытой, девушка опустилась на стул рядом с кроватью, стараясь не думать о том, что в этом доме прошло детство Стивена. Однако три недели непрерывных волнений и тяжелой работы плюс события последнего получаса сделали свое дело, и впервые за долгое время Шеридан позволила себе закрыть глаза и пофантазировать. Она уговаривала себя, что приглашение Скефингтонов не имеет к ней ни малейшего отношения, что все три дня она не спустится вниз, а Стивен Уэстморленд не поднимется наверх.
Однако появление Джулианы лишило ее всякой надежды на то, что это возможно, и Шерри со всей очевидностью поняла, что унижениям не будет конца.
— Можно войти, вы не отдыхаете? — несмело спросила девушка, прервав размышления Шеридан.
— Заходите, охотно разделю с вами компанию, — сказала Шеридан и, не удержавшись, спросила:
— Граф Лэнгфорд приехал?
— Нет, его ждут с минуты на минуту, мама на седьмом небе от счастья, надеется выдать меня за него замуж. Просто смешно. Не знаю, как я все это выдержу. — Глаза ее пылали гневом. — Зачем она так со мной поступает, мисс Бромлей? Только и мечтает навязать меня самому знатному и богатому жениху, пусть даже я сочту его старым, уродливым, совершенно неинтересным! Почему она заискивает перед теми, кто выше ее по общественному положению?
У Шеридан сердце сжималось при виде этой семнадцатилетней девушки, с трудом скрывавшей мучительный стыд и обиду.
— Видели бы вы, как она лебезит перед герцогиней Клей-мор и ее друзьями. Из кожи вон лезет, чтобы произвести на них хорошее впечатление. Это просто невыносимо!
Шеридан и самой была омерзительна леди Скефингтон с ее амбициями и ужасными манерами, однако она осторожно сказала:
— Иногда матери просто хотят, чтобы у детей жизнь сложилась лучше, чем у родителей…
— Меньше всего мама думает обо мне, — с презрением возразила Джулиана. — Я просто была бы счастлива, если бы она оставила меня в покое и дала возможность писать! Если бы перестала искать мне блестящего жениха, словно я…
— Прекрасная принцесса? — договорила за нее Шеридан, и это отчасти было правдой. Леди Скефингтон полагала, что Джулиану с ее лицом и фигурой можно обменять на более высокое общественное положение всего семейства, а дочь достаточно благоразумна, чтобы это понять.
— О, как бы я хотела быть уродиной! — воскликнула Джулиана, и Шерри знала, что девушка не лицемерит. — Чтобы на меня не посмотрел ни один мужчина. Вы и представить себе не можете, как я жила до вашего появления! Единственной отрадой были книги. Меня не выпускали из дома, мама постоянно боялась, что я окажусь замешанной в каком-нибудь скандале и это снизит мою цену на ярмарке невест! Случись такое, я была бы только рада. Поселилась бы тогда в каком-нибудь уединенном месте и жила там на оставленное мне бабушкой небольшое наследство. Завела бы подруг, ходила бы в оперу и драматический театр и писала свой роман. Свобода, — мечтательно произнесла девушка. — Друзья Вы — моя первая подруга, мисс Бромлей. Первая, кого мама допустила ко мне. Она, видите ли, не одобряет поведения современных девушек, моих сверстниц. Считает их легкомысленными и полагает, что общение с ними…
— Может повредить вашей репутации, — опять договорила за нее Шеридан, всем своим видом давая понять, что сочувствует девушке, — и вы…
— И я оскандалюсь! — воскликнула Джулиана в восторге от такой перспективы. В глазах ее вспыхнули веселые искорки, которые так и не смогла погасить леди Скефингтон. Джулиана наклонилась к Шерри и с уморительной миной шепотом повторила:
— Оскандалюсь. И тогда никто на мне не женится… Боже, какое счастье!
В тех условиях, в которых жила Джулиана, подобная ситуация и в самом деле казалась ей избавлением, однако она не представляла себе, что ей это сулит в будущем. И Шерри с улыбкой, но очень решительно заявила:
— Не думаю, что это называется счастьем.
— Вы верите в любовь, мисс Бромлей? Я имею в виду любовь между женщиной и мужчиной, такую, о которой пишут в романах. Я не верю.
— Я… — неуверенно начала Шерри, невольно вспомнив, какой испытывала восторг при появлении Стивена в ее комнате, во время бесед с ним или же когда они вместе смеялись какой-нибудь шутке. А главное, она не могла забыть его восхитительные поцелуи, когда он страстно впивался губами в ее губы. Иногда ей казалось, что этими чувствами ее наделила сама природа и что она живет… полной жизнью потому, что приносит ему наслаждение или по глупости думает, что приносит. Заметив, что Джулиана как-то странно на нее смотрит,