стол, остановился перед Андреа. – Опасны, кроме этого типа, не так ли, обер-лейтенант?

– Он опасен лишь для своих приятелей, – кивнул Турциг. – Я вам о нем уже докладывал, господин гауптман. Он и мать родную продаст, лишь бы шкуру спасти.

– И клянется нам в преданности? – задумчиво произнес Шкода. – Вот каков один из наших доблестных союзников, обер-лейтенант. – Вытянув руку, гауптман резко опустил её. На щеке Андреа остался кровавый след от перстня с печаткой, надетого на средний палец. Вскрикнув от боли, грек схватился одной рукой за лицо, а другой инстинктивно закрыл голову.

– Весьма ценное приобретение для вермахта, – вымолвил гауптман. – Вы не ошиблись, обер-лейтенант. – Заячья душа. Реакция на удар – вернейший тому симптом. Любопытно, – задумчиво продолжал немец, – как часто крупные люди оказываются малодушными. Очевидно, природа как бы компенсирует приобретение одного качества потерей другого… Как тебя зовут, мой храбрый друг?

– Папагос, – угрюмо пробурчал Андреа. – Петрос Папагос. – Отняв от лица руку, он посмотрел на неё расширившимся от ужаса взглядом и принялся суетливо тереть её о штаны. Шкода с насмешкой наблюдал его испуг.

– Не переносишь вида крови, Папагос? – спросил гауптман. – Особенно своей?

После краткой паузы Андреа поднял голову. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Я всего лишь бедный рыбак, ваше благородие! – воскликнул грек. – Вы надо мной смеетесь, говорите, что я, мол, не выношу вида крови. Так оно н есть. Страдания и войну я тоже не выношу. Не нужно мне это ничего! – чуть не взвизгнул он, бессильно сжав огромные кулаки. Лицо его болезненно сморщилось. Отчаяние было изображено столь убедительным образом, что Мэллори было решил, что Андреа вовсе и не разыгрывает комедию. – Оставьте меня в покое! – продолжал он жалобным голосом. – Видит Бог, никакой я не военный…

– Весьма неточное определение, – сухо произнес гауптман. – Кто ты такой, видно каждому. – С задумчивым видом постукивая по зубам темно-зеленым мундштуком, офицер продолжал: – Так ты рыбак, говоришь?..

– Это предатель, будь он проклят! – вмешался Мэллори: слишком уж заинтересовался немец личностью Андреа. Круто повернувшись, гауптман остановился перед Мэллори и, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, насмешливо оглядел новозеландца с ног до головы.

– Вот как! – произнес он после некоторого раздумья. – Перед нами великий Кейт Мэллори! Совсем не то, что наш упитанный и робкий друг, который сидит там на скамье. Не правда ли, обер-лейтенант!? – И, не дождавшись ответа, спросил: – В каком вы чине, Мэллори?

– Капитан, – лаконично ответил новозеландец.

– Ах, вот как! Капитан Кейт Мэллори, известнейший в мире альпинист, кумир довоенной Европы, покоритель самых неприступных вершин. – Покачав головой. Шкода прибавил: – И какой бесславный конец… Не уверен, что потомки сочтут ваше последнее восхождение выдающимся спортивным достижением. На виселицу ведут всего десять ступенек. – Шкода усмехнулся. – Мысль не из самых веселых, не так ли, капитан Мэллори?

– Я об этом и не думал, – любезно ответил новозеландец. – Я вот смотрю на ваше лицо и все пытаюсь вспомнить… – Наморщив лоб, он продолжал: – Где-то я видел нечто похожее… – Тут капитан умолк.

– Неужели? – оживился Шкода. – Может, в Бернских Альпах? До войны я часто там бывал…

– Вспомнил! – Лицо Мэллори просветлело. Он сознавал всю рискованность затеянной им игры, но нужно во что бы то ни стало отвлечь внимание от Андреа, тут оправдан любой шаг. Сияя улыбкой, Кейт смотрел на гауптмана. – Это было месяца три назад, в Каирском зоопарке. Там я увидел степного канюка, привезенного из Судана. Канюк, правда, старый и паршивый, – извиняющимся тоном добавил Мэллори. – Но такая же длинная шея, острый клюв, плешивая голова…

При виде искаженной злобой, с оскаленными зубами, физиономии гауптмана Мэллори отшатнулся. Не рассчитав в гневе силы удара. Шкода промахнулся и едва не потерял равновесие. Спустя мгновение гауптман взвыл от боли: тяжелый ботинок новозеландца угодил ему чуть выше колена. Не успел немец коснуться пола, как упруго, точно кошка, вскочил, сделал шаг, но ушибленная нога подвернулась, и он рухнул наземь.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. Все словно окаменели. Опираясь о край громадного стола, Шкода с трудом поднялся. Он часто дышал, белые губы сжаты в прямую линию, на пергаментном лице алеет след от сабельного удара. Не глядя ни на Мэллори, ни на остальных присутствующих, гауптман со зловещей неторопливостью двигался вокруг стола. Скользя по его обитой кожей крышке, ладони издавали неприятный звук, действовавший на нервы, и без того натянутые как струна.

Новозеландец с бесстрастным лицом наблюдал за гауптманом, мысленно проклиная себя за то, что переборщил. Он не сомневался, как не сомневался никто из присутствующих в караулке, в том, что Шкода намерен застрелить его. Но Мэллори не умрет. Умрут лишь Шкода и Андреа. Шкода будет пронзен метательным ножом: грек вытирал с лица кровь рукавом, кончики пальцев его всего в нескольких сантиметрах от ножен. Андреа же погибнет от пуль часовых; кроме ножа, иного оружия у него нет. Дурак ты, дурак! – твердил мысленно капитан. – Идиот безмозглый! Чуть повернув голову, краешком глаза он посмотрел на часового, который был ближе всех. Но и до него самое малое метра два. Часовой успеет прошить его насквозь. Но он попробует. Должен попробовать. Андреа он в беде не оставит.

Выдвинув ящик стола, гауптман достал пистолет. Автоматический, бесстрастно подумал Мэллори. Вороненый, короткий ствол, похож на игрушку. Но игрушка опасная. Иного оружия у Шкоды не могло и быть. Гауптман не спеша нажал на защелку магазина, проверил патроны, ударом ладони загнал магазин в рукоятку и, поставив оружие на боевой взвод, посмотрел на Мэллори. Выражение глаз у гауптмана не изменилось; они были так же холодны, темны и пусты. Бросив беглый взгляд на Андреа, новозеландец напрягся, готовый к броску. Сейчас это произойдет. Вот как умирают такие болваны, как он, Кейт Мэллори. Внезапно, сам не зная почему, он обмяк. Глаза его были все ещё направлены на Андреа, а глаза друга – на него. Огромная ладонь спокойно скользнула вниз. Ножа в ней не было…

Возле стола началась возня. Обер-лейтенант прижал к столу пистолет, который держал Шкода.

– Не надо, герр гауптман! – умолял Турциг. – Ради Бога, только не это!

– Убери руки! – прошипел Шкода, не отрывая неподвижного взгляда от лица Мэллори. – Повторяю, убери руки, не то составишь компанию капитану Мэл – лори.

– Вы, не посмеете застрелить его, господин гауптман! – упрямо твердил обер-лейтенант. – Нельзя этого делать! Herr Kommandant дал четкие указания, гауптман Шкода. Командира группы приказано доставить к нему живым.

– Он убит при попытке к бегству, – хриплым голосом произнес Шкода.

– Ничего не получится, – помотал головой обер-лейтенант. – Не можем же мы расстрелять всех. Остальные пленные доложат, как было дело. – Отпустив руку гауптмана, Турциг добавил: – Herr Kommandant велел доставить его живым. Но не сказал, в каком виде. – Обер-лейтенант доверительно понизил голос. – Предположим, нам никак не удавалось развязать капитану Мэллори язык.

– Что? Как вы сказали? – мертвая голова оскалила зубы, и Шкода вновь стал самим собой. – Вы переусердствовали, обер-лейтенант. Не забывайтесь. Кого вы вздумали учить? Именно так я и намеревался поступить. Хотел припугнуть Мэллори, чтоб он стал поразговорчивее. А вы мне все дело испортили. – Гауптман вновь улыбался, голос его звучал чуть ли не игриво. Но новозеландца не проведешь: молодой обер-лейтенант из Альпийского корпуса спас ему жизнь. Такой человек, как Турциг, достоин уважения и дружбы. Если бы не эта треклятая бессмысленная война!.. Положив пистолет на стол. Шкода вновь приблизился к капитану.

– Может, хватит валять дурака, капитан Мэллори? – зубы гауптмана блеснули при свете лампочки без абажура. – Не ночевать же нам здесь.

Взглянув на Шкоду, новозеландец отвернулся. Хотя в тесном караульном помещении было тепло, почти душно, по спине его пробежал холодок. Капитан инстинктивно понял всю гнусность натуры этого немца.

– Так, так, так… Что-то мы нынче неразговорчивы, друг мой. – Вполголоса мурлыкая песенку, гауптман улыбнулся ещё шире. – Так где же взрывчатка, капитан Мэллори?

– Взрывчатка? – удивленно выгнул бровь новозеландец. – Не понимаю, о чем вы.

– Память отшибло?

– Не понимаю, о чем вы говорите.