– Он превратится обратно, да? – спросила Виктора Олеся.– Правда?

– Увидим,– сказал ей Виктор, и это было все, что он мог предпо– ложить.

На половине пути по залу Петр ушиб нос о край плиты. Он начал тявкать от боли и, пока катался по полу, его тело снова начало менять свой облик на человеческий. Нежная черная шерстка ушла в мякоть, мор– дочка уплощилась в нос – из одной ноздри шла кровь – а лапки превра– тились в ручки и ножки. Тявканье сменилось ровным, во всю глотку, плачем, и Олеся бросилась к ребенку и схватила его на руки. Она ука– чивала и убаюкивала его и, наконец, Петр несколько раз всхлипнул и перестал плакать. Он остался человечьим дитятей.

– Ну,– сказал после паузы Виктор,– если наше новое пополнение переживет зиму, за ним будет потом интересно понаблюдать.

– Он выживет,– пообещала Олеся. Сияние жизни вернулось в ее гла– за.– Я заставлю его выжить.

Виктор восхищался укушенным пальцем.

– Дорогая, я сомневаюсь, что ты сможешь заставить его вообще хоть что-либо сделать.– Он взглянул на Михаила и слегка улыбнулся.– А ты славно сработал, сынок,– сказал он и жестом велел Олесе с ребенком опять вернуться к теплу костра.

«Сынок», осознал Михаил, сказал он. Сынок. До этого ни один че– ловек не звал его так, и что-то в этом звучало как музыка. В эту ночь он будет спать, слушая Олесю, убаюкивающую Петра, и будет видеть во сне высокого худого человека в военной форме, стоящего рядом с женщи– ной, совсем забытой Михаилом, и у этого человека будет лицо Виктора.

К концу зимы Петр был все еще жив. Он ел любую пищу, какую ему давала Олеся, и, хотя у него была привычка превращаться в волчонка без предупреждения и приводить остальную стаю своим постоянным тяв– каньем в неистовство, он большей частью оставался в человечьем виде. К лету у него прорезались все зубы, и Виктор держал свои пальцы по– дальше ото рта ребенка.

Иногда по ночам Михаил садился у края оврага и смотрел, как мимо проходил поезд. Он начинал считать секунды от того момента, как тот с грохотом выскакивал из западного туннеля, до того, как втягивался в восточный. В прошлом году он вполсилы бегал за ним вместе с Никитой. По правде говоря, для него не имело особого значения, как быстро он мог превратиться. Он знал, что действительно был в этом скор, но всегда отставал от Никиты. Теперь, однако, кости Никиты лежали в са– ду, а поезд, огромное существо, дышал черным дымом и сверкал в ночи своим блестящим глазом. Михаил часто думал, о чем же говорила брига– да, когда нашла на буфере кровь и куски черной шерсти. Мы сбили зве– ря, наверное говорили они, если вообще обсуждали это. Зверя. Что-то такое, чему нельзя было быть на нашем пути.

В середине лета Михаил уже и сам скакал рядом с поездом, когда тот выскакивал из туннеля. Он не гнался за ним, просто разминал ноги. Паровоз всегда оставлял его позади, обдав напоследок клубами черного дыма, а горячий пар жег ему шкуру. И в эти ночи, после того, как по– езд скрывался в туннеле, Михаил перебегал через пути туда, где умер Никита, и сидел в траве, и думал: я могу сделать это, если захочу. Я могу.

Может быть.

Ему нужно будет взять резкий старт. Самая каверзная задача – не сбиться с темпа, когда руки и ноги будут изменять форму. Именно из-за того, что изменение позвоночника изгибает тело, происходит нарушение равновесия. И нервы, а также суставы визжат при этом от боли, и если споткнуться о собственные лапы, можно налететь сбоку на поезд, и мо– гут случиться еще сотни других, столь же ужасных вещей. Нет, не стоит так рисковать.

Михаил говорил себе, что не станет пытаться победить поезд. Он часто говорил себе так, но знал, что это неправда. Сама идея соревно– вания в скорости, испытания самого себя против того зверя, который убил Никиту, увлекала его. Он стал бегать вдоль путей, однако не со– ревнуясь – пока еще. Его равновесие на бегу было недостаточно устой– чивым, он падал каждый раз, когда пытался на скорости превратиться из человека в волка. Однако это было вопросом времени, умения сохранять движение, пока передние лапы не опустятся, поддерживая скорость за– дних лап. Михаил продолжал пробовать и продолжал падать.

Однажды днем Рената вернулась с охоты с ошеломляющей новостью: на северо-западе менее чем в пяти верстах от белого дворца люди нача– ли валить лес. Они уже вырубили просеку и приступили к постройке хи– жин из бревен. Вдоль просеки корчуют пни для дороги. У людей много телег, пил и топоров. Рената сказала, что она подползла облике под– ползла посмотреть, что там творится, один из людей увидел ее, сказала она, и показал на нее другим, прежде чем она скрылась в лесу. Что все это может значить? – спросила она Виктора.

Скорее всего, временный поселок лесозаготовителей, подумал он. Ни при каких обстоятельствах, сказал он стае, никто из них не должен приближаться к этому месту ни в человечьем, ни в волчьем виде. Люди, скорее всего, проработают все лето и уйдут. Самое лучшее – оставить их в покое.

Но Михаил заметил, что с того времени Виктор стал молчалив и за– думчив. Он запретил кому бы то ни было охотиться; только ночью. Он нервничал и после того, как все ложились отдыхать, долго расхаживал взад и вперед по залу. В скором времени, когда ветер дул в их сторо– ну, Михаил и остальные могли, отдыхая на солнце возле белого дворца, слышать звуки работы топоров и пил, сводящих лес.

Но вот наступил день…

Франко и Рената ушли на охоту, когда в небе висел месяц и лес был полон стрекотания сверчков. Прошло чуть больше часа, когда вдруг звуки далеких ружейных выстрелов заглушили шум насекомых и отдались эхом в переходах белого дворца.

Михаил насчитал четыре выстрела, пока стоял рядом с Олесей. Петр играл на полу заячьей косточкой. Виктор выронил книгу на латыни, ко– торую читал Михаилу, и поднялся на ноги. Раздались еще два выстрела, и Михаил от этих звуков вздрогнул; они ясно напомнили ему те самые выстрелы и что тогда сделали пули.

Когда затих звук последнего выстрела, послышался вой: хриплый голос Франко, напуганный и звавший на помощь.

– Оставайся с Петром,– сказал Виктор Олесе и, идя к лестнице, начал уже изменять облик. Михаил последовал за ним, и два волка поки– нули белый дворец, мелькая в темноте, и понеслись в сторону, где выл Франко. Они не пробежали и версты, когда почуяли запах пороха и чело– веческий дух: горький запах пота и страха. В лесу светили фонари и люди окликали друг друга. Франко стал бешено тявкать, давая звуковой сигнал, который привел Виктора и Михаила к нему. Они нашли его, при– гнувшегося, стоя у края обрыва, посреди густого подлеска, а перед ним вокруг костра были натянуты в круг палатки. Виктор толкнул Франко плечом под ребра, чтобы тот замолчал, и Франко покорно лег на брюхо, в глазах его светился страх – не перед Виктором, а от того, что про– исходило на освещенном костром пространстве.

Два человека с ружьями через плечо что-то волокли из леса на свет. Там было еще шесть человек, все вооруженные пистолетами или ружьями и с фонарями в руках. Все они собрались вокруг предмета, рас– простертого в пыли, и светили над ним фонарями.

Михаил почувствовал, что Виктор вздрогнул. У него у самого лег– кие будто бы наполнились ледяными иголками. На земле лежало тело вол– ка с русой шерстью, пробитое тремя пулевыми отверстиями. В свете фо– нарей кровь Ренаты выглядела черной. И, всем на обозрение, у мертвого волка была одна человеческая рука и человеческая нога.

Боже мой, подумал Михаил. Теперь они знают.

Один из лесорубов стал читать молитву – хриплым, высокопарным голосом – и, когда закончил чтение, приставил дуло ружья к голове Ре– наты и выстрелом разнес ее в клочья.

– Мы услышали людей,– рассказал Франко, когда они вернулись до– мой. Он дрожал, на лице его сверкал пот.– Они смеялись и разговарива– ли у костра, производя столько шума, что нужно было бы быть глухим, чтобы их не услышать.

– Глупо было подходить к ним! – рассвирепел Виктор, брызжа слю– ной.– Черт побери, они убили Ренату!

– Ей хотелось подобраться поближе,– ошеломленно продолжал Фран– ко.– Я пытался удержать ее, но… она хотела посмотреть на них. Хоте– ла подползти достаточно близко, чтобы расслышать, о чем они говори– ли.– Он затряс головой, борясь с оцепенением.– Мы стояли на краю про– секи… так близко, что можно было слышать стуки их сердец. И мне ка– жется, что… что в них, с такой близи, было нечто такое, что загип–