Каждый из нас всегда угадывал, что нужно другому. Так однажды я протянул ему необходимый предмет, о котором он ничего не говорил вслух. В другой раз он принес мне книгу из шкафа, перелистал и протянул мне ее, открыв именно на тех словах, которые внутренне занимали меня в данный момент.

По нему я видел, что он чувствует себя совершенно счастливым. Иногда он подолгу останавливал на мне свой взгляд; в нем светилось выражение глубокого удовлетворения.

Временами мы оба знали наверняка, что часами обдумываем одни и те же мысли — мы шли духовно настолько в такт друг с другом, что даже невысказанные мысли превращались в слова, понятные нам обоим. Но это было не так, как раньше, когда слова приходили или слишком рано или слишком поздно, но всегда не вовремя; это было, скорее, продолжением некоего общего мыслительного процесса, а не просто попытками или начальными этапами духовного общения.

Такие моменты настолько живы в моих воспоминаниях, что все, вплоть до мельчайших деталей, встает предо мной, когда я думаю об этих минутах.

Сейчас, когда я это пишу, я снова слышу голос моего отца, слово в слово, каждую интонацию… Это случилось однажды, когда я в своем Духе спрашивал себя о смысле своего странного безжизненного оцепенения.

Он сказал тогда: «Мы все должны стать холодными, но большинству людей это не позволяет жить дальше, и тогда наступает смерть». Есть два вида умирания.

У многих людей в момент смерти умирает почти все их существо, так что о них можно сказать: от них ничего не осталось. От некоторых людей остаются дела, которые они совершили на земле: их слава и заслуги живут еще некоторое время, и некоторым странным образом остается и их форма, так как им воздвигают памятники. Сколь незначительную роль при этом играет «добро» или «зло» видно уже и по тому, что таким великим разрушителям, как Нерон или Наполеон, также поставлены памятники.

Это зависит только от масштаба действий.

Самоубийцы или люди, ушедшие из жизни каким-то ужасным образом, по утверждению спиритов, остаются на земле в течение еще некоторого срока. Я склоняюсь к мысли, что на медиумических сеансах или в домах с привидениями зримо и ощутимо появляются не призраки мертвых, а их истинные сущности вместе со знаками, сопровождавшими их смерть, — как если бы магнетическая атмосфера места полностью сохраняла то, что случилось в прошлом, и временами снова его воспроизводила в настоящем.

Многие призраки в процессе заклинания мертвых в Древней Греции, как в случае Терезия, подтверждают это.

Смертный час — это только момент катастрофы, в которой все в людях, что еще не было разрушено при жизни, уносится в никуда ураганным ветром. Можно сказать и так: червь разрушения вначале поражает наименее значительные органы, когда же его зуб касается жизненных опор, рушится все здание. Это естественный порядок вещей.

Подобный конец уготован и мне, потому что и мое тело содержит слишком много элементов, алхимически трансформировать которые выше моих сил. Если бы не ты, мой сын, я должен был бы вернуться, чтобы в новом земном воплощении завершить прерванное Делание.

В книгах восточной мудрости написано: «Произвел ли ты на свет сына, посадил ли дерево и написал ли книгу? Только тогда ты можешь начать Великое Делание…». Чтобы избежать нового воплощения, жрецы и короли Древнего Египта завещали бальзамировать свои тела. Они хотели предотвратить то, чтобы наследие их телесных клеток снова притянуло их вниз и вынудило бы вернуться к земным деяниям.

Земные таланты, недостатки и пороки, знания и способности — это свойства телесной формы, а не души. Как последняя ветвь нашего рода, я унаследовал телесные клетки моих предков. Они передавались из поколения в поколение и наконец дошли до меня. И я чувствую, что ты сейчас думаешь: «Как такое возможно? Как могут клетки деда передаваться отцу, если родитель не умер перед рождением наследника?». Но наследование клеток происходит иначе. Они появляются не сразу при зачатии и рождении, и не грубо чувственным образом. Это происходит не так, как если бы воду из одного сосуда переливали в другой. Наследуется особый индивидуальный порядок кристаллизации клеток вокруг центральной точки. Но и это происходит не сразу, а постепенно. Ты никогда не замечал тот комический факт, над которым так часто смеются, — что старые холостяки, имеющие любимых собак, со временем переносят свой собственный облик на своих любимцев? Здесь происходит астральное перемещение «клеток» из одного тела в другое: на том, что человек любит, он оставляет отпечаток своего собственного существа. Домашние животные только потому так по-мещански мудры, что на них астрально перенесены клетки человека. Чем глубже люди любят друг друга, тем больше их клеток смешивается между собой, тем теснее они сплавляются друг с другом, пока наконец, через миллиарды лет, не достигают такого идеального состояния, что все человечество становится единым существом, собранным из бесчисленных индивидуальностей. В тот самый день, когда умер твой дед. Я, его единственный сын, стал последним наследником нашего рода.

Я не печалился ни единого часа, так живо все его существо проникло в меня! Для профана это покажется ужасным, но я могу сказать: день ото дня я чувствовал, как его тело разлагается в могиле, но, однако, мне не казалось это чем-то страшным или противоестественным. Его распад означал для меня освобождение связанных ранее сил; они потекли по моей крови, как волны эфира.

Если бы не ты, Христофор, я должен был бы возвращаться на землю, пока «провидение», если можно только использовать это слова, не позволило бы мне самому получить ту же привилегию, что и ты — стать вершиной, вместо того, чтобы быть ветвью.

В мой смертный час ты, мой сын, унаследуешь те последние клетки моей телесной формы, которые я не смог довести до совершенства, и тебе придется алхимизировать и одухотворить их, а вместе с ними и клетки всего нашего рода.

Мне и моим предкам не удалось осуществить «растворение трупа», потому что властительница всякого разложения не ненавидела нас так, как она ненавидит тебя. Только если Медуза ненавидит и боится одновременно так же сильно, как она ненавидит и боится тебя, только тогда это может получиться, и она сама осуществит в тебе то, чему она хотела бы воспрепятствовать.

Когда пробьет час, она обрушится на тебя с такой безграничной яростью, чтобы спалить в тебе каждый атом, и при этом она уничтожит в тебе свое собственное изображение. И только так свершится то, что человек не в состоянии сделать своими собственными силами. Она сама убьет часть себя самой, и это даст возможность причаститься к своей собственной вечной жизни. Она станет скорпионом, поражающим самого себя. Затем свершится великое превращение: не жизнь тогда породит смерть, но, напротив, смерть породит жизнь!

Я с великой радостью вижу, что ты, мой сын, — это избранная вершина нашего родового древа. Ты стал холоден уже в юные годы, тогда как все мы остались теплыми вопреки старости и дряхлению. Половое влечение — очевидное в молодости и скрытое в старости — корень смерти. Уничтожить его — тщетная задача всех аскетов. Они — как Сизиф, который без отдыха катит камень в гору, чтобы потом в полном отчаянии наблюдать, как он снова с вершины срывается в бездну. Они хотят достичь магического холода, без которого невозможно стать сверхчеловеком, и поэтому они избегают женщин, и однако только женщина может им помочь.

Женское начало, которое здесь, на земле, отделено от мужского, должно войти в мужчину, должно слиться с ним в одно. Тогда только успокаивается всякое желание плоти. Только когда оба эти полюса совпадут, заключается брак — замыкается кольцо. И тогда возникает холод, который может пребывать в самом себе, магический холод, разбивающий законы земли. Но однако этот холод не противоположность теплу. Он лежит по ту сторону мороза и жара. И это из него, как из Ничто, происходит все, созданное властью Духа.

Половое влечение — это хомут в триумфальной колеснице Медузы, в которую мы все запряжены.

Мы, твои предки, все были женаты, но, однако, никто из нас не вступил в брак. Ты не женат, но ты — единственный, кто действительно вступил в него. Поэтому ты и стал холоден, а все мы вынуждены оставаться теплыми.

Ты понимаешь, что я имею в виду, Христофор! Я вскочил и схватил обеими руками руку отца; сияние в его глазах говорило мне: «я знаю».

Наступил день Успения Пресвятой Богородицы. Это день, в который меня тридцать два года назад нашли новорожденным на пороге церкви.

Снова, как однажды в лихорадке, после прогулки на лодке с Офелией, услышал я ночью, как