раз вы не были на высоте своего положения…
— Это хорошо говорить! Хотел бы я видеть вас на моем месте!..
— Честное слово, я бы сумела держать себя лучше.
— В самом деле?.. По всему нужно думать, что это так. Когда надо пускать в ход колкости, вы не имеете себе равной, Марта!
— Что мне особенно нравится, так это устав! — воскликнула Мюриель, — можно подумать, что он нарочно для вас составлен, милый Боб!
— А вы думаете, что это могло быть иначе? — вставила Полли загадочно.
— Вот тебе на! — воскликнул Боб.
— Да, это бросается в глаза. Документ, если не весь, то, по крайней мере, в отдельных статьях был выдуман в ту минуту, как вы пришли. Разве вы можете поверить, чтобы без ссылки на статью требовать непременно негров, и что после этого подобное требование не было бы внесено в устав.
— Да ведь это правда! — воскликнул Боб, удивленный. — Это отвратительная обезьяна выдумал нарочно, чтобы меня допечь. Но я вас уверяю, что устав очень хорошо составлен. Все предусмотрено: и беспрекословное повиновение, и напитки, и стирка белья…
— Бедный Боб! Он должен был сам себе мыть и гладить белье!..
— Да еще водой в строго ограниченном количестве…
— Я думаю, ваши воротнички и манжеты не имели бы такого блеска… Было бы забавно посмотреть, как это вы сами держали бы утюг и разводили крахмал…
— Что касается этого, то мужчины не хуже вас
— Кто же это такие?
— Да, например, все парижские портные.
— Охотно соглашаюсь. Но стирка белья только ничтожная часть этого дьявольского устава. По уставу есть, по уставу спать, быть приговоренным к молчанию… С преступником не поступают хуже!
— И при этом непрерывная работа… Решительно, Боб, вы пошли по ложному пути, избрали карьеру, не соответствующую вашим способностям.
— Ах! Вы можете смеяться надо мною и вы тысячу раз правы! Я ни к чему не годен, я это вижу теперь, и никогда я так не сожалел, что не знаю никакого ручного труда.
Между тем общее любопытство, разжигаемое разными россказнями, все сильнее направлялось на летательную машину, которая строилась на заводе Стальброда под руководством и по плану Оливье Дероша. Все газеты держали специальных агентов, которые следили за постройкой аэроплана. Каждое утро газеты приносили читателям все новые подробности.
Все уже знали, что «Галлия» будет сто пятьдесят метров в ширину и восемьдесят метров в длину, значит, более одного квадратного гектометра. Она снабжена двенадцатью массивными винтами, которые приводятся в движение шестью паровыми машинами; эти машины с четверной тягой имеют печи из платины, отапливаемые газом нефтяного масла. Масло это помещается в алюминиевых трубах, из которых образуется как бы сруб аэроплана.
«Галлия» берет топлива на пятьдесят часов. Средняя скорость равняется ста двадцати тысячам километров в час. Положительные опыты привели к заключению, что для того, чтобы победить сопротивление воздуха при некотором наклоне аэроплана к горизонту и, принимая во внимание положение, что квадраты расстояния — в обратном отношении к скорости, совершенно достаточно этой средней скорости движения, чтобы победить все препятствия. Блестящие результаты опытов равны чуду. Благодаря силе машин и скорости движения, которой достигает аэроплан, скользя почти горизонтально по слоям воздуха, тяжесть его является малозначительным фактором.
Мост, или палуба аэроплана сделана из листа алюминия, на котором настлан паркет из лимонного дерева. Каждая из шести машин, расположенных по двум параллельным линиям, спереди и сзади, имеет свое отдельное помещение для топки, установленное на настиле из горного льна. Эти машины служили не только для движения вперед — горизонтального или вертикального, смотря по направлению, данному осям винтов, — но они еще развивали силу для электрического освещения и силу, которая поднимала и опускала сто четыре колоссальные ноги, на которых покоится весь механизм.
Каждая из этих ног, высотой в двадцать метров, состояла из каучукового цилиндра, наполненного водородом и охваченного тонкой стальной пружиной.
Становясь вертикально на землю, эти эластичные столбы опускались под тяжестью аэроплана до двух метров. Поднятые под наружной стороной площадки, они образовывали двадцать шесть рядов подушек, в каждом по четыре вздутых подушки, прикасавшихся одна к другой; в таком виде они могли служить плотом в случае падения в воду. Двенадцать винтов были расположены в два параллельных ряда по обоим концам аэроплана, между этими лапами, и покрыты алюминиевой сеткой.
На мосту, точно посреди большого луга, возвышался деревянный дом в два этажа, в котором помещался салон с верандой, столовая, приемные комнаты и кабинет, а перед ним — места для экипажа. Там и сям виднелись ящики с редкими цветами, спасательные лодки и ботики для прогулок, скорострельные пушки, палатки из полосатого тика, навес для подзорной трубы и приборов для физических и метеорологических наблюдений. Весь мост окружала шелковая сетка, которая держалась на блестящих медных столбах. Общий вид был такой, точно это сад из полированных деревьев, среди которых разбросаны легкие постройки и прорезаны аллеи.
Что касается внутреннего убранства, то оно было просто, но в то же время элегантно. Было поручено известному специалисту подобрать самую комфортабельную обстановку. Массивные столбы, мягкие диваны, толстые ковры, удобные постели, кресла-качалки, уборные и умывальные комнаты — все это отличалось изяществом и тонким вкусом.
Господин Оливье Дерош рассчитывал, как говорили, совершить путешествие из Лондона в Тибет за шестьдесят семь часов. С таким запасом топлива, какой мог взять аэроплан, можно было ограничиться только одной остановкой, чтобы запастись новым. Но Оливье Дерош предпочел устроить две, в гаванях, доступных европейским кораблям, где его агенты должны были приготовить резервуары с нефтяным маслом, а именно: в Александрии, на Средиземном море, и в Коломбо, на Цейлоне. По его предположениям, «Галлия» должна за шестнадцать часов достигнуть Александрии, оттуда за двадцать восемь часов долететь до Коломбо и за восемнадцать часов до границ Тибета, шесть часов на обе остановки и всего шестьдесят семь часов от Лондона до Тибета, что составит немногим менее трех дней и трех ночей.
Эти подробности, вполне достоверные, разжигали до высшей степени желание несчастного Боба участвовать в экспедиции, и в конце концов стали для него ежедневными муками Тантала. Каждое утро, за завтраком, ему подносили свежие новости о проектах Оливье Дероша, сопровождая их насмешливыми комментариями. Вполне естественно, желание избавиться от этих надоедливых приставаний, вместе с искренним сознанием своей личной бесполезности, внушили, наконец, ему мысль исчезнуть на несколько месяцев со сцены лондонского света и уехать из отечества.
Этот проект он открыл отцу. Совершенно напрасно! Господин Рютвен стал высчитывать все его траты, указал на большие счета поставщиков и в заключение объявил, что делать новые расходы для младшего сына он не видит никакой возможности.
— Мой дорогой Боб, если вы имеете желание прогуляться за границу, то в этом я не вижу ничего невозможного, только не рассчитывайте на мои средства!
Боб пожал ему руку, а затем простился с матерью и сестрами, не сказав определенно, сколько времени будет продолжаться его отсутствие. Когда этот последний долг был исполнен, он сел на поезд, идущий к Гамптонской верфи, где у него было два судна. Все это он продал своему управляющему за несколько гиней, так же, как всю верхнюю одежду и драгоценности. Тогда, в матросском костюме, шароварах и парусиновой Шапке, он спустился к Темзе, где на первом попавшемся пароходе, который нагружался, стал наниматься как рабочий.
Это был большой торговый пароход «Эдинбургский замок» капитана Лаусона, который собирался отправлять в Швецию груз сахара и кофе. Капитан не возлагал больших надежд на праздношатающегося белоручку, которого привел к нему один из его морских агентов. Но в это время как раз заболел один из поденных кочегаров и Боб согласился заменить его на тех же условиях, то есть без определенного жалования. Его обязанности, очень несложные, состояли в том, что он должен был время от времени
