особенно для путешествия на «Галлии», такого опасного и необыкновенного, где я должен исполнять обязанность комиссара… Подумайте, ведь об этом заговорит весь мир… на нас устремятся все взоры… И Петтибон не скомпрометирует своего положения ради какого-то пустомели!.. Возвращайтесь домой, молодой человек. Мне нужны негры, и никто, кроме негров!..

Но Боб был таков, что препятствия только разжигали его фантазию.

— Но как же, господин Петтибон, ведь вы сказали, что найдете мне место! — воскликнул он в отчаянии. — Это несправедливо: давать обещание и не исполнять… ведь я соглашаюсь быть даже чернорабочим.

— Нет! нет!., мне нужно на аэроплан только негров!.. Никого, кроме негров!..

— Ну, хорошо!., ну, хорошо, если это нужно… Я буду слугою ваших негров!.. Я согласен на все, чтоб только вернуть ваше обещание…

— Нет! закон неумолим!

— Господин Петтибон!..

— Невозможно.

— Я пойду к господину Дерошу! Я ему скажу, что вы мне обещали…

— Господин Дерош меня уполномочил. Мне принадлежит окончательное решение. Я хочу только негров!

— Господин Петтибон, когда богатство будет в моих руках, я формально обязуюсь дать вам половину, чтобы только участвовать в этой экспедиции!..

— Взятка! — крикнул Петтибон с презрением. — Довольно, молодой человек! Уходите и никогда не показывайтесь мне на глаза! Этот последний поступок еще раз доказывает мне превосходство черных!.. Никогда негр не бросил бы подобного оскорбления!.. — И янки указал на дверь таким величественным жестом, что Боб окончательно упал духом и вышел, едва ли понимания, куда он идет.

Ошеломленный неудачным посещением Петтибона, Боб шел по улице Пиккадили, предаваясь горьким размышлениям.

— Вот гнусный дуралей, — говорил он сам себе, — я никогда подобного не встречал!.. Какой грубиян этот янки!.. Я должен бы был побить его палкой и удивляюсь, как этого не случилось. Разве нужно было унижать себя этими уступками!.. А дело так хорошо началось!.. Отец согласился, Дерош также, все шло как нельзя лучше. Я мог стать великим путешественником, я удивил бы весь свет и потешался бы над ними… Прощай, моя мечта! Самое худшее, когда станут дома насмехаться! Не следовало говорить о своих проектах. А товарищи? Я уже слышу их милые шутки. Признаться, они будут правы, я был, к несчастью, очень жалок перед этим янки… Умете ли вы мыть пол?.. Сучить канаты?.. Вы может быть чистильщиком сапог? А эта идея не желать никого, кроме негров!.. Ах! прекрасная история, нечего сказать! Нужно пойти в клуб и рассказать. Стоит труда, ей-богу!..

Наполовину утешенный такой идеей и составлением в уме забавного рассказа о своем разговоре с мистером Петтибоном, Боб немедленно направился в клуб Мельтон. Там, действительно, рассказ его имел успех, какого он ждал. Никто не пробовал даже смеяться над ним, видя, как он сам мило и забавно рассказывает о своем предприятии. Все отнеслись к нему с трогательным единодушием, все свалилось на злосчастного брата «Джонатана»; каждый поделился какими-то личными воспоминаниями об американской вежливости. А потом стали разбирать мотивы, заставившие Оливье Дероша принять такие строгие меры и доверить все дело подобному истукану. Это мало походило на то, чего от него ждали.

— Ничуть не бывало! Этот милый человек уже показал нам свои дурные стороны! — сказал ядовито лорд Эртон, который не мог простить Оливье отказа в принятии его на аэроплан, да еще по всей форме; сам же он в глубине души питал очень умеренное желание пускаться в путь на такой удивительной машине.

— Что касается меня, — прибавил он, — я никогда не сомневался, что он скоро снимет маску, и никто здесь, я думаю, не станет отрицать, что я с самого начала боролся против всеобщего пристрастия к этому иностранцу.

— Что же вы находите необыкновенного в его поведении? — спросил майор Фейерлей.

— Как! После такого приема, который ему оказали в Лондоне, после гостеприимства, которым он пользовался у нас…

— Нужно было бы, чтобы он предоставил нам половинную долю в своих предприятиях и барышах? Слишком большая плата за гостеприимство, сознаюсь!

— Наконец, поступок не особенно любезный, против чего вы не станете спорить. Предлагать Бобу Рютвену чистить сапоги! Я считаю это скандальным и, думаю, не ошибусь, утверждая, что и лорд Темпль такого же мнения.

— Не забывайте, что Оливье Дерош не лично участвовал в этом деле, — сказал лорд Темпль (после того, как лорд приглашал к себе Оливье, он считал нужным брать его под свою защиту). — Петтибон, как это часто случается с подчиненными, превысил инструкции своего господина. Понимал ли этот янки расстояние, которое отделяло его от Рютвена?

— На мой взгляд, — вмешался Отто Мейстер, который с величайшим вниманием слушал разговор, вставив для большого удобства в ухо слуховую трубку, — на мой взгляд, — вы понимаете, о чем я говорю, — всех привлекает именно то, что это предприятие величайшей важности, и что место на «Галлии» для всех имеет высокую ценность!

— Он один это открыл! — пробормотал Фицморрис, — между тем как это давно видно было по улыбкам на многих лицах.

— Я разделяю взгляд господина Отто Мейстера, — сказал лорд Темпль значительно. — Оставляя при себе мнение относительно самой личности мистера Дероша, я сожалею, о чем объявляю во всеуслышание, сожалею, что никто из наших соотечественников не приглашен в такую экспедицию… В общем, из кого состоит эта экспедиция?

— Из негров, американца и француза…

— Как изобретатель машины, этот француз имеет полное право занимать на ней первое место, — вставил Фицморрис.

— Я с этим согласен, — возразил лорд Темпль с удвоенной торжественностью. — Но также и Англия должна иметь там свое место. Если бы он пригласил в это путешествие хоть одного знатного англичанина (было ясно видно, кого подразумевал его светлость), наша честь была бы спасена. Я не могу этого вынести, сознаюсь, что мы исключены из этой экспедиции, мы, исследователи и путешественники преимущественно перед всеми. Я восстаю, — мой долг восстать против такого поступка!

— Если бы это вело к чему-нибудь, — заметил Фицморрис, — то и я бы восстал против такого исключения. Но что нам дает право на это? Положа руку на сердце, на что мы можем указать в прошлом? Если нам случилась хорошая добыча, мы никогда не предлагали соседу разделить пирог! Никто так охотно не ухватился бы за него зубами, как я, клянусь! Но, наконец, если нас не приглашают, нужно считать это потерянным. Вы того же мнения, Фейерлей?

— Совсем нет! — ответил прямолинейный майор, который своим взглядом коршуна, казалось, высматривал Добычу в пространстве. — Мое мнение такое: с теми, которые не делятся по доброй воле, надо употребить силу!..

— О! О!., силу… хорошо сказано… А какую силу? Вы придумали средство?

— Я? никакого… Да если бы я и знал его, то, вероятно, сохранил бы в секрете, или, по крайней мере, я бы открыл свой секрет с выгодой для себя…

На этом беседа закончилась, и каждый погрузился в свои мысли.

Дома Боб встретил не такую благосклонную аудиторию, как в клубе. Разочарованные сестры придрались к его смешному положению и осыпали его ядовитыми насмешками.

— Прощай, мои рубины! — вздыхала Мюриель.

— И моя библиотека! — сказала Полли.

— И мои лошади! — добавила Марта.

— И бесплатная лечебница для мамы!

— Чистить сапоги с палкой с золотым набалдашником под рукой и моноклем в глазу — это прекрасная идея. Этот Петтибон гениальный человек в своем роде!

— Говоря откровенно, милый Боб, вы позволили издеваться над собой самым жалким манером. На этот