молча курил. Наконец он вынул трубку изо рта и горестно покачал головой.
– Не может этого быть, – сказал он. – Я, Монгондро, в юности хорошо работал топором. Однако у меня ушло три месяца на то, чтобы сделать один челнок – маленький челнок, очень маленький челнок. А ты говоришь, что вся эта земля и вода сделана одним человеком.
– Нет, они созданы богом, единым истинным богом, – перебил его миссионер.
– Это одно и то же, – продолжал Монгондро. – Значит, вся земля и вся вода, деревья, рыба, лесные чащи, горы, солнце, и луна, и звезды – все это было сделано в шесть дней? Нет, нет! Говорю тебе, в юности я был ловкий, однако у меня ушло три месяца на один небольшой челнок. Твоей сказкой можно пугать маленьких детей, но ей не поверит ни один мужчина.
– Я мужчина, – сказал миссионер.
– Да, ты мужчина. Но моему темному разуму не дано понять, то во что ты веришь.
– Говорю тебе, я верю в то, что все было сотворено в шесть дней.
– Пусть так, пусть так, – пробормотал старый туземец примирительным тоном.
А когда Джон Стархерст и Нарау легли спать, Эрирола прокрался в хижину вождя и после предварительных дипломатических переговоров протянул зуб кашалота Монгондро.
Старый вождь долго вертел зуб в руках. Зуб был красивый, и старику очень хотелось получить его. Но он догадывался, о чем его попросят. «Нет, нет, хороший зуб, хороший, но…», и хотя у него слюнки текли от жадности, он вежливо отказался и вернул зуб Эрироле.
На рассвете Джон Стархерст уже шагал по тропе среди зарослей в высоких кожаных сапогах, и по пятам за ним следовал верный Нарау, а сам Стархерст шел по пятам за голым проводником, которого ему дал Монгондро, чтобы показать дорогу до следующей деревни. Туда путники пришли в полдень, а дальше их повел новый проводник. Сзади, на расстоянии мили, шагал Эрирола, и в корзине, перекинутой у него через плечо, лежал зуб кашалота. Он шел за миссионером четвертые сутки и предлагал зуб вождям всех деревень. Но те один за другим отказывались от зуба. Этот зуб появлялся так скоро после прихода миссионера, что вожди догадывались, о чем их попросят, и не хотели связываться с таким подарком.
Путники углубились в горы, а Эрирола свернул на тайную тропу, опередил миссионера и добрался до твердынь Були из Гатоки. Були не знал о том, что миссионер скоро придет. А зуб был хорош – необыкновенный экземпляр редчайшей расцветки. Эрирола преподнес его публично. Вокруг гатокского Були собрались приближенные, трое слуг усердно отгоняли от него мух, и Були, восседавший на своей лучшей циновке, соблаговолил принять из рук глашатая зуб кашалота, посланный в дар вождем Ра Вату и доставленный в горы его двоюродным братом Эриролой. Дар был принят под гром рукоплесканий и все приближенные, слуги и глашатаи закричали хором:
– А! уой! уой! уой! А! уой! уой! уой! А табуа леву! уой! уой! А мудуа, мудуа, мудуа!
– Скоро придет человек, белый человек, – начал Эрирола, выдержав приличную паузу. – Он миссионер, и он придет сегодня. Ра Вату пожелал иметь его сапоги. Он хочет преподнести их своему доброму другу Монгондро и обязательно вместе с ногами, так как Монгондро старик, и зубы у него плохи. Позаботьтесь, о Були, чтобы в сапогах были отправлены и ноги, а все прочее пусть останется здесь.
Радость, доставленная зубом кашалота, померкла в глазах Були, и он оглянулся кругом, не зная, что делать. Но подарок был уже принят.
– Что значит такая мелочь, как миссионер? – подсказал ему Эрирола.
– Да, что значит такая мелочь, как миссионер! – согласился Були, успокоенный. – Монгондро получит сапоги. Эй, юноши, ступайте, трое или четверо, навстречу миссионеру. И не забудьте принести сапоги.
– Поздно! – сказал Эрирола. – Слушайте! Он идет.
Продравшись сквозь чащу кустарника, Джон Стархерст и не отстававший от него Нарау выступили на сцену. Пресловутые сапоги промокли, когда миссионер переходил ручей вброд, и с каждым его шагом из них тонкими струйками капала вода. Стархерст окинул все вокруг сверкающими глазами. Воодушевленный непоколебимой уверенностью, без тени сомнения и страха, он был в восторге от того, что предстало его взору. Стархерст знал, что от начала времен он первый из белых людей ступил в горную твердыню Гатоки.
Сплетенные из трав хижины лепились по крутому горному склону или нависали над бушующей Руевой. Справа и слева вздымались высочайшие кручи. Солнце освещало эту теснину не больше трех часов в день. Здесь не было ни кокосовых пальм, ни банановых деревьев, хотя все поросло густой тропической растительностью и ее легкая бахрома свешивалась с отвесных обрывов и заполняла все трещины в утесах. В дальнем конце ущелья Реува одним прыжком соскакивала с высоты восьмисот футов, и воздух этой скалистой крепости вибрировал в лад с ритмичным грохотом водопада.
Джон Стархерст увидел, как Були вышел из хижины вместе со своими приближенными.
– Я несу вам добрые вести, – приветствовал их миссионер.
– Кто послал тебя? – спросил Були негромко.
– Господь.
– Такого имени на Вити Леву не знают, – усмехнулся Були. – Если он вождь, то каких деревень, островов, горных проходов?
– Он вождь всех деревень, всех островов, всех горных проходов, – ответил Джон Стархерст торжественно. – Он владыка земли и неба, и я пришел провозвестить вам его слова.
– Он прислал нам в дар зуб кашалота? – дерзко спросил Були.
– Нет, но драгоценнее зубов кашалота…
– У вождей в обычае посылать друг другу зубы кашалота, – перебил его Були. – Твой вождь скряга, а сам ты глуп, если идешь в горы с пустыми руками. Смотри, тебя опередил более щедрый посланец.
И он показал Стархерсту зуб кашалота, который получил от Эриролы.
Нарау застонал.
