мгновение Персивалю Форду показалось, будто это не Джо Гарленд, а его покойный отец смотрит на него.

– Обычная история. – Голос доктора Кеннеди звучал будто издалека. – В былые годы тут все перемешалось. Вы же знаете, это было на ваших глазах. Моряки женились на королевах, производили на свет принцесс и все в таком роде. На Гавайских островах это было обычным явлением.

– Но к моему отцу это не имеет никакого отношения! – перебил Персиваль Форд.

– Как сказать! – Кеннеди пожал плечами. – На всех действуют космические силы и дурман жизни. Старый Айзек Форд был человек строгих правил и все такое. Я понимаю, что нет объяснения его поступку и меньше всего он сам мог бы объяснить его. Он не более вас отдавал себе в этом отчет. Дурман жизни, вот и все! И не забывайте одного, Форд, – в жилах Айзека Форда была капля горячей крови, и Джо Гарленд унаследовал ее всю целиком, а вы унаследовали аскетическую кровь старого Айзека. Если в ваших жилах течет холодная, спокойная и покорная кровь, это еще не основание для того, чтобы злиться на Джо Гарленда. Когда Джо Гарленд разрушает сделанное вами, помните – в обоих случаях действует Айзек Форд: одной рукой он уничтожает то, что создает другой. Вы, скажем, его правая рука, а Джо Гарленд – левая.

Персиваль Форд не ответил, и доктор Кеннеди в молчании допил забытое им виски. Где-то за парком послышались настойчивые гудки автомобиля.

– Вот и машина, – сказал, поднимаясь, доктор Кеннеди. – Надо бежать. Мне жаль, что я вас расстроил, и вместе с тем я рад. Запомните же: в жилах Айзека Форда была всего одна капля буйной крови, и она целиком досталась Джо Гарленду. И еще: если левая рука вашего отца и мешает вам, не отсекайте ее. Притом Джо – славный малый. Скажу откровенно: если бы мне нужен был товарищ, чтобы жить со мной на необитаемом острове, и пришлось бы выбирать между ним и вами, я выбрал бы Джо.

На лужайке бегали, играя, голоногие ребятишки, но Форд не замечал их. Он, не отрываясь, смотрел на певца под деревом. Он даже пересел, чтобы быть поближе к нему. Мимо, с трудом волоча ноги, прошел старый клерк. Сорок лет провел он на островах. Персиваль Форд подозвал его. Клерк почтительно подошел, удивленный таким вниманием.

– Джон, – сказал Форд, – мне нужно узнать у вас кое-что. Присядьте.

Клерк нерешительно сел, ошеломленный неожиданной честью. Он заморгал глазами и пробормотал:

– Да, сэр, благодарю вас.

– Джон, кто такой Джо Гарленд?

Клерк вытаращил на него глаза, моргнул, откашлялся, но ничего не сказал.

– Отвечайте, – приказал Персиваль Форд. – Кто он?

– Вы шутите, сэр, – с трудом проговорил клерк.

– Я говорю совершенно серьезно.

Клерк отодвинулся подальше.

– Неужели вы не знаете? – спросил он, и в его вопросе уже был ответ.

– Я хочу знать.

– Да он же… – Джон запнулся и беспомощно посмотрел вокруг. – Спросите лучше кого-нибудь другого. Все думали, что вы знаете. Мы все время так думали…

– Договаривайте же!

– Мы всегда думали, что как раз поэтому вы имеете зуб против него.

Все фотографии и миниатюры Айзека Форда проносились перед глазами его сына, а дух Айзека Форда, казалось, витал над ним.

– Доброй ночи, сэр, – услышал он голос клерка и увидел, как тот поднялся и отошел, прихрамывая.

– Джон! – резко окликнул он старика.

Джон вернулся и остановился неподалеку, моргая и нервно облизывая губы.

– Вы ведь еще ничего не сказали мне.

– Ах, это о Джо Гарленде?!

– Да, о Джо Гарленде. Кто он?

– Не мое это дело, сэр, но, если вы настаиваете, я скажу… Джо Гарленд – ваш брат, сэр.

– Благодарю вас, Джон. Спокойной ночи.

– А вы не знали? – полюбопытствовал старик; критический момент миновал, и он уже не торопился уйти.

– Благодарю вас, Джон. Спокойной ночи! – повторил Форд.

– Да, сэр, спасибо. Похоже, что дождик будет. Спокойной ночи, сэр.

С чистого звездного неба, освещенного лунным светом, падал дождь, мелкий, как водяная пыль. Никто не обращал на него внимания; голоногие ребятишки продолжали играть, бегая по траве, зарываясь в песок. Через несколько минут дождь прошел. На юго-востоке черным, резко очерченным пятном маячила Даймонд-Хед; контур ее воронкообразной вершины выделялся на звездном небе. Волны прибоя в сонной тишине набегали на песчаный берег и рассыпались пеной у самой травы. В лунном свете далеко мелькали черными точками купальщики. Голоса певцов, напевающих вальс, умолкли, и в наступившей тишине откуда-то из-под деревьев донесся женский смех, в котором звучал зов любви. Персиваль Форд вздрогнул, ему вспомнились слова доктора Кеннеди. У лодок, вытащенных на берег, он увидел канаков – мужчин и женщин; они полулежали на песке неподвижно, как зачарованные. Женщины были в белых холоку, и на плече одной из них он увидел темную голову лодочника. Немного дальше, там, где песчаная кромка