новая семья. Как я мог забыть!

Конрад покраснел и заявил, желая оправдаться:

— Я дал Софи шанс осуществить ее мечту стать музыкантом. Она в этом преуспела. Доказательство тому — эта статья в журнале. Но теперь ей пришло время вернуться домой и попытаться создать себе нормальную жизнь. Ведь она женщина. Не будет же она вечно играть на виолончели! Больше того, она не может разъезжать по свету с кучкой прихлебателей, о которых говорится в статье. И я собирался рассказать ей обо всем, что я для нее сделал, как только она приедет.

— Приедет, — нетерпеливо подхватил Грейсон. — Софи уже здесь.

— Что? Она должна приехать только через неделю!

— Софи в Бостоне, в доме на Коммонуэлс-авеню, и она ждет вас. — Он стиснул зубы. — Черт побери, Конрад, вы даже не потрудились сообщить ей о своем переезде!

Конрад смутился.

— Я собирался объяснить ей и это тоже, когда встречу ее в гавани и привезу сюда. — Он улыбнулся. — Я собирался повозить ее по Общественному парку, возможно, мы бы вышли из экипажа и посмотрели, как катаются на коньках в лагуне. Я все хотел рассказать ей.

— И вы думали, что этого будет достаточно? Поспешного объяснения во время прогулки по парку? После того, как бумаги уже подписаны?

Улыбка исчезла с лица Конрада, он рассердился не меньше Грейсона.

— Ей двадцать три года, и ей пора понять, что жизнь состоит не только из музыки! Ей нужно руководство. И поскольку я ее отец, я обязан позаботиться о ее благополучии. Что я и делаю. Если мне пришлось ликвидировать этот траст, значит, так тому и быть. Она будет жить в моем доме, пока не выйдет замуж.

Грейсон провел рукой по волосам.

— Господи, зачем столько сложностей? — Он посмотрел на Конрада, едва сдерживая раздражение. — Вы ведь наверняка понимаете, что таким способом вы не заставите вашу дочь остепениться. Софи будет сопротивляться вам. — Его глаза сузились, превратившись в щелки. — А из этого следует, что она будет сопротивляться и мне.

— Пусть сопротивляется. Согласится она или нет, я буду делать то, что для нее лучше. — Резким жестом он затянул пояс на талии. — Я объясню дочери создавшуюся ситуацию. Утром я первым делом отправлюсь к ней.

— Расскажите ей о доме, — посоветовал Грейсон спокойно. — Но я не хочу, чтобы вы окончательно все испортили, рассказав о помолвке. — Его глаза сузились, в голосе послышались холодные, тяжелые нотки. — Я сам скажу ей о нашей свадьбе. Если Софи узнает, что в довершение ко всему вы еще решили выдать ее замуж без ее согласия, она закусит удила. Она откажется от помолвки, просто чтобы досадить вам.

— Я ее отец. Она не станет мне возражать.

— Значит, вы забыли, какова Софи.

— Я не забыл, — проворчал Конрад. — Она упряма до невозможности. И всегда была такой.

— Совершенно с вами согласен. А теперь мне придется распутывать эту путаницу.

— Я думал, что помолвка — дело решенное, — сердито проговорил Брэдфорд Хоторн, патриарх почтенного семейства Хоторн, сидя в мягком кресле в своем кабинете.

Грейсон стоял у высокого окна Хоторн-Хауса, он был напряжен и молчалив, и сердитый голос отца не задевал его чувств. Он думал о Софи.

Он проснулся в отеле «Вандом», подумал о Конраде Уэнтуорте, и настроение у него сразу испортилось. Потом перед его внутренним взором предстала дочь этого человека…

Софи. С детских лет присутствуя в его жизни, она повсюду следовала за ним, постоянно что-то щебеча и то и дело задавая вопросы. Они часто ссорились, но быстро мирились. И он даже себе не признавался в том, что ссоры с этой несносной девчонкой выбивали его из колеи.

А однажды она попыталась его спасти.

Вспомнив тот случай, он почувствовал, что на сердце у него полегчало. Так всегда бывало, когда он думал о Софи.

Три месяца назад союз этот не вызывал у него сомнений — соединение двух старинных бостонских семей и общее прошлое, что тоже немаловажно.

Но вчера вечером он не узнал ту Софи, которую помнил. Она изменилась. Или это ему показалось?

Год назад, на приеме в честь дня рождения Конрада, она держалась независимо и уверенно — качества, которыми обладают далеко не все женщины. Внешне она казалась воплощенной благопристойностью, на ней было потрясающее, хотя и строгое платье, скромная прическа и совсем мало драгоценностей. Но глаза ее сверкали как-то совсем неблагопристойно. Точно костер, старательно скрываемый от посторонних взоров.

Говоря по правде, Софи всегда отличалась дерзким нравом, и ее острый язычок приводил в смущение многих ее поклонников. А склонность к независимости с годами превратилась в главную черту ее характера, и подчинить себе эту своенравную женщину сумели бы не многие мужчины.

Он подумал, что именно эта черта его и заинтересовала в ней в первую очередь. Настолько заинтересовала, что, выйдя из особняка отца, он чуть было не отправился обратно в «Белый лебедь», чтобы, несмотря на все условности, провести ночь в своей постели — вместе с ней. При одной мысли об этом кровь быстрее побежала по его жилам. Ему хотелось прижать ее к себе, обхватить ее округлые ягодицы, крепко стиснуть и одновременно смотреть в ее карие глаза с зелеными крапинками, наблюдая, как они темнеют от нахлынувшего желания.

Молча выругавшись, он обуздал свои мысли.

Он так и не осмелился переступить порог ее дома. Он не хотел, чтобы Софи Уэнтуорт разослала сообщения во все городские газеты о том, что он силой захватил принадлежащий ей дом. А что, если она и ту статью написала сама — чтобы вызвать хоть на грамм больше интереса к себе, хотя и так о ней говорили во всех светских салонах после заметки в «Сенчури»?

Очевидно, эту особу не волновало общее мнение, что имя женщины должно появиться в печати только два раза в жизни: в первый раз, когда она выходит замуж, и второй — когда она умирает. А скандал ему совершенно не нужен.

Грейсон покачал головой. В семействе Хоторн за последнее время и так было слишком много скандалов. Его средний брат, Мэтью, стал участником одного из тех скандалов, которые потрясают порядочных бостонцев до глубины души. Все жители Новой Англии каждое утро открывали ежедневную газету, чтобы следить за тем, как развиваются события. Теперь Мэтью был женат на прехорошенькой женщине, которая совершенно изменила его жизнь. Вся семья полюбили Финнею. Даже Брэдфорд неохотно признал, что она подходит его среднему сыну. Но так было не всегда.

Младший брат, Лукас, ни разу не оказался замешан в скандале. Будучи единственным владельцем джентльменского клуба «Найтингейлз гейт», он жил холостяком.

Грейсону не хотелось подбрасывать дров в семейный костер. Он знал, что его отец мечтает о том, чтобы он женился на Софи. Соединение, двух старинных знатных семей поднимет их престиж в бостонском обществе. Это был один из немногих случаев, когда намерения Грейсона совпадали с бесконечными интригами и планами его отца, касающимися семьи Хоторн. Во всяком случае, они совпадали до вчерашнего вечера. Теперь он не был в этом так уверен.

— Мне хотелось бы знать, чем ты занимался последние три месяца, — требовательно произнес Брэдфорд Хоторн, отрывая Грейсона от его размышлений. — Я думал, что контракты уже подписаны. А теперь ты стоишь тут и говоришь, что еще ничего не решено. Я хочу знать: что происходит?

Грейсон предостерегающе взглянул на отца.

— Мои любовные дела вас не касаются.

— В том-то и сложность, — парировал Брэдфорд. — Все, чем ты занимался последние десять лет, — это твои любовные дела. Пора уже остепениться и вступить в брак. В конце концов, Мэтью уже женат, а ведь он на год младше тебя!

— А у Лукаса нет жены, — возразил Грейсон. Брэдфорд фыркнул:

— Да кому он нужен!

— Насколько мне известно, множество женщин хотели бы выйти за Лукаса, — пожал плечами Грейсон.

— Я говорю о достойной женщине, а не о какой-то ночной бабочке, мечтающей вцепиться своими коготками в капиталы нашей семьи.

Грейсон хотел было возразить, но решил не сотрясать понапрасну воздух. Много лет он спорил с отцом о жизни, браке и о своем младшем брате. Но так и не нашел аргумента, который мог оставить хотя бы царапину на непоколебимых убеждениях Хоторна-старшего.

Единственным, кому разрешалось возражать отцу, был Мэтью. Ни для кого не было тайной, что средний сын был любимым ребенком Брэдфорда. Мэтью позволялось говорить с отцом так, как никогда не позволялось Грейсону. Но все изменилось с тех пор, как лицо среднего брата изуродовали шрамы после одного несчастного случая.

Грейсон попытался убедить себя, что ему нет дела до отца и до того, что он не в состоянии угодить этому человеку. Но до Мэтью и Лукаса ему есть дело.

Потому что, сколько он себя помнит, их было трое. Братья, друзья, доверенные лица. Защитники их хрупкой матери, которая двигалась по дому как легкое дуновение ветерка. Хотя если верить рассказам, в молодости Эммелайн Хоторн, урожденная Эббот, была дерзка, своевольна и смешлива. Но произошло что-то такое, что погасило смех в ее глазах.

В то утро он приехал к матери просто потому, что хотел ее увидеть. Но горничная объяснила, что мадам неважно себя чувствует и не принимает.

— …Ты самый старший, — сердито продолжал Брэдфорд. — Ты должен произвести мне наследника, чтобы продолжить наш род.

— Жена Мэтью родила ребенка.

— Она родила девочку! — Брэдфорд резко и глубоко втянул воздух, ноздри его затрепетали, но он быстро взял себя в руки. — Мэри, хотя она и очень мила, не сохранит фамилию Хоторн, когда выйдет замуж. Мне нужен мальчик. Только тогда можно быть уверенным, что фамилия Хоторн не умрет. Ты должен произвести на