Генри.

— А вы, мисс Пруитт, скажите это всем, кто платит хорошие деньги, чтобы посмотреть, как я играю. Секретарша ехидно взглянула на нее.

— Разумеется, мужчины платят, чтобы посмотреть на то, что вы делаете.

В комнате повисла тишина. Софи и мисс Пруитт сверлили друг друга взглядами. Генри, Диндра и Маргарет не сводили глаз с них обеих.

Наконец Софи рассмеялась.

— Пошли, детки. Когда эта женщина права, она права. Мужчины, которые бывают на моих выступлениях, в большинстве своем не отличают Бетховена от бостонских жареных бобов.

Диндра и Генри, обменявшись вопросительными взглядами, вышли из комнаты вслед за Софи.

Софи хоть и смеялась, но слова секретарши ее задели. Долгие годы, исполняя для публики популярные произведения, она мечтала о Бахе.

Если бы она попыталась, на самом деле попыталась, получилось бы у нее? Сумела бы она исполнять сюиты Баха для виолончели и тронуть сердца публики? Софи захотелось побыть одной, и она прошла в кабинет — точнее, в контору Грейсона, — резко захлопнув за собой дверь. В то утро Грейсон был в суде, и его ждали только к вечеру.

Она села на стул у письменного стола, так напоминающий стул, на котором сиживал ее отец, когда она была ребенком. Но этот стул был новый, другой. Как и множество вещей в ее жизни и в ее доме.

С одной стороны, ей хотелось сесть на ближайший пароход, идущий во Францию, и никогда больше сюда не возвращаться. Но это неосуществимо. У нее нет денег. А посему ей придется сидеть здесь, пока не придет аванс за июньские концерты в Париже.

Она вскочила со стула и подошла к окну. На ней было простое синее платье с длинными узкими рукавами. Но несмотря на солнце, ее почему-то бил озноб, и она обхватила себя руками, чтобы согреться.

— Вы замерзли?

Она круто повернулась и увидела Грейсона в темном костюме и жилете, из-под которых виднелась белая рубашка с накрахмаленным воротником. Неужели она каждый раз будет бледнеть и съеживаться, стоит ей лишь его увидеть? Неужели она никогда не привыкнет к его красивому точеному лицу? К его росту, его глазам? К небрежной легкости, под которой скрываются мощь и сила? К тому впечатлению, которое он производит на нее?

Она выбежала бы за дверь, если бы он не преградил ей дорогу. И потом, ей не хотелось казаться трусихой.

Изо всех сил стараясь держаться независимо, она подошла к его письменному столу и села на его стул, закинув ногу на ногу и покачивая изящной ножкой в отчаянной попытке казаться спокойной, в то время как сердце у нее в груди стучало как молоток.

— Вовсе нет. А мы думали, что вы ушли надолго. — Грейсон вошел в комнату, сел на стул рядом с Софи, словно она была адвокатом, а он клиентом, откинулся назад, скрестил ноги и внимательно посмотрел на нее.

— Судебная сессия отложена. И кстати, нам давно пора поговорить.

Час пробил. Вот оно. Сейчас он ей прикажет собирать веши и перебираться в отель. Она растерялась. Что ему ответить? Куда им деваться? Как они доживут до мая?

Софи взяла со стола ручку, чтобы унять дрожь в руках.

— Конечно, поговорить нам нужно. Но сначала скажите: вы видели цветы? — Все, что угодно, лишь бы оттянуть неизбежное.

Мгновение он молчал, потом оглянулся на холл.

— Их невозможно не увидеть. Для чего они? — Ручка нарисовала в воздухе плавную линию.

— Для меня, — объяснила Софи. — Там цветы и конфеты. Безделушки и побрякушки. Не говоря уже о десятках приглашений.

— По поводу чего?

Она взглянула на него, и уголки ее губ приподнялись в улыбке.

— По поводу моего возвращения домой. Распространились слухи, что блудная дочь вернулась в Бостон. Он вынул ручку у нее из пальцев и отложил в сторону.

— Вряд ли вас можно назвать блудной дочерью. — Она откинулась назад, закусив губу и поглаживая пальцы, к которым он нечаянно прикоснулся.

— А как меня назвали бы вы?

Он обогнул стол и встал рядом с ней, прислонившись к столу. Пульс ее зачастил, и чтобы он этого не заметил, она вжалась в спинку стула. Но он только молча смотрел на нее; просто смотрел, и смятение ее нарастало.

Странная нежность смягчила выражение его темных глаз.

— Я бы назвал вас сложной.

Она презрительно фыркнула — пожалуй, слишком громко.

— Я простая девушка, и ничего больше.

Она встала, чтобы уйти. Но когда она встала, стул не отодвинулся, и она оказалась так близко от Грейсона, что стоило ей чуть шевельнуться, и их тела соприкоснулись бы.

Его глаза мерцали, как тлеющие угольки.

— У вас много достоинств, Софи, но простота не входит в их число.

Она хотела возразить, но он остановил ее, проведя кончиками пальцев по ее руке. Легко-легко.

Он стоял слишком близко, и она чувствовала слишком многое. Метнув на него сердитый взгляд, она попробовала высвободиться. Но он не пошевелился, чтобы ее пропустить.

— Я заставляю вас нервничать. Скажите: почему?

— Вы заставляете меня нервничать? — Хотя так оно и было, гордость одержала верх, и она расправила плечи. — Вы ошибаетесь.

Он фыркнул, и губы его изогнулись так, что ей захотелось обвести пальцем их очертания.

— Ладно, если вы не хотите сказать, почему я заставляю вас нервничать, скажите, от кого все эти подарки. От друзей детства? От знакомых вашего отца?

— От моих поклонников.

Тлеющие угольки в его глазах мгновенно превратились в пламя. Нежность исчезла, осталось лишь раздражение. Хорошо.

— Поклонников? У вас здесь есть поклонники? Уже?

— Да, — прощебетала она, пользуясь этим словом как щитом, — кажется, у меня их целая куча. — Так оно и было, как ни странно. Мужчины, которые, будучи мальчишками, не обращали на нее внимания. — Хотите знать, кто нанес мне визит?

— Нет, не хочу. — Голос его звучал напряженно. — Вовсе не годится, чтобы за вами ухаживали.

— Ах вот как, — задумчиво проговорила она, упираясь руками в бедра. — Почему же?

Он не отрываясь смотрел на нее, и в его глазах она видела ту же странную враждебность, которую она разглядела в день своего возвращения. Она опустила руки и спросила себя: знает ли он уже о ее выступлениях? Не потому ли он прикасается к ней так? Чересчур смело, даже дерзко?

Ей показалось, что он хочет сказать что-то очень серьезное, и кожа ее покрылась мурашками. Что это может быть? Выговор? Нотация?

— Софи, вы здесь уже почти неделю, и нам давно пора поговорить.

Она никогда еще не видела его таким торжественным. Дыхание ее участилось, хотя она и не понимала отчего. Ей почему — то не понравилось выражение его глаз, и она с раскаянием подумала, что зря позволила себе пошутить насчет поклонников. Он взял ее за руку.

— Мы с вами знаем друг друга очень давно. — Он улыбнулся с явным удовольствием, изогнув полные чувственные губы. — Пожалуй, кроме братьев и родителей, я никого не знал так долго. Так что я бы хотел говорить с вами откровенно.

Сердце у нее застучало.

— Софи, нам нужно поговорить о том, почему ваш отец попросил вас приехать домой.

Словно порыв ветра прошелестел в листьях ивы. Ее отец хотел, чтобы она вернулась и стала членом его новой семьи, несмотря на грубость, с которой он обращался с ней поначалу; больше ничего и быть не могло.

— Я думаю, вы знаете, что всегда были мне дороги, — продолжал он. — И мне хотелось бы думать, что и я вам…

— Боже мой! Посмотрите на часы! — Она резко увернулась от него и поспешила к двери — смеясь, чего ей вовсе не хотелось. — Я опаздываю, непростительно опаздываю! Вы, конечно, поймете меня, ведь вы такой пунктуальный. Поговорим потом. Обещаю.

— Софи!

Но она не остановилась. Она выбежала из конторы, ощущая на спине его обиженный и взволнованный взгляд.

Грейсон стоял у окна в своей конторе и смотрел на заснеженные улицы, но ничего не видел. Он не знал, что и думать о неожиданном бегстве Софи.

Он провел рукой по волосам и вздохнул. Она приводила его в отчаяние и вызывала противоречивые чувства. При этом он не мог отрицать, что жажда насладиться ее губами становится все сильнее. Легкое прикосновение к ее губам заставило его хотеть большего. Как всегда, тело его возбудилось при одной лишь мысли о ней.

В то утро, когда она надела его халат, он был почти уверен, что под халатом ничего нет. На одно потрясающее мгновение он представил себе, что разводит в стороны полы халата, обхватывает ладонями ее пышные груди, проводит пальцами по розовым соскам. И это при том, что его секретарша находилась совсем рядом, на кухне.

Грейсон подавил желание выругаться. Его нареченная вела себя так, как положено вести себя дома, и тем не менее сумела привести его мысли и чувства в состояние полного хаоса.

Отец Софи настаивал, чтобы он рассказал ей о помолвке. Конрад с Патрицией и отец Грейсона хотели объявить о соединении двух семей в субботу вечером, на приеме, — по правде говоря, это и была истинная причина, по которой устраивался прием. Хотя Софи об этом не знает.

Грейсон вернулся из суда пораньше, полный решимости рассказать ей об этих планах. Он так и сделал бы, только она не дала ему такой возможности.

Его обуяло нетерпение. Она женщина, на которой он хочет жениться. Он сам составил и подписал безупречно законный документ, обязуясь взять ее в жены. Это женщина будет носить и воспитывать его детей. Впрочем, судя по тому, что он увидел в эти дни, Софи еще саму нужно воспитывать.

Эта женщина беспокоит его, а беспокойство ему ни к чему.

И все же он не мог выбросить ее из головы.

Хлопнула входная дверь, и он увидел, как Софи вышла на крыльцо. На