почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, надо выстоять. Не до жиру, как говорится…
– Не стоит так драматизировать, – улыбается. – На моей памяти не было еще такого, кому не понравилось бы.
Молчу. Про себя думаю, что прогноз, в сущности, не слишком утешительный. Я у нас большой оригинал, вечно все не как у людей, даже не как у
– Ответ вам все же придется выслушать, – ласково говорит дама в сером. – Хоть вы и не стали задавать вопрос. Вы – потому, что вы –
Пожимаю плечами. На открытие Америки это ее откровение явно не тянет.
– Когда в омут этот ваш нырять-то будем? – спрашиваю.
– Да хоть прямо сейчас. Чего тянуть?
– Прямо сейчас нельзя. Мне нужно кое-что уладить напоследок. Не знаю, кто вынырнет из этого омута вместо меня, но вряд ли это существо захочет заниматься моими делами. А даже если захочет – еще не факт, что справится… Мне совсем немного времени нужно. До полуночи хотя бы. Больше даже не стоит, пожалуй: чего душу травить?..
Кивает:
– Ладно. Возвращайтесь после полуночи, я подожду.
– Сюда? После полуночи? Так ведь кафе в двенадцать закроется…
– Ну да, все правильно. Закроется. А я посижу подожду. Мне можно, я – владелец. Вернее, не я, а мужчина, который встретил вас на пороге. Но это, как вы понимаете, один черт.
Ага. Вот оно как. Магия малого и среднего бизнеса, значит.
Поднимаюсь, ног под собой не чуя, бреду к порогу; головы на шее не чуя, киваю небрежно своему грядущему – дескать, скоро увидимся, куда я денусь. Варя выходит мне навстречу из кофейной комнаты. Следила, надо думать, за переговорами. Немудрено, на ее месте я бы тоже следил.
– Ты еще никуда не делся? – спрашивает.
Что, интересно, я могу ей ответить? С одной стороны, дурацкий вопрос: вот он я, здесь, хоть руками трогай, хоть ногами пинай – а что ж, поделом! Но по большому счету – да, делся. Стою уже по ту сторону нашей общей жизни, по горло увяз в болотном мороке новой судьбы, которая, как ни бегай от нее, все равно ведь поймает и сбудется – с двенадцатым ударом часов, согласно сказочным обычаям.
И как прикажете глупости эти словами человеческими объяснять?!
– Поехали отсюда, – говорю. – Прямо сейчас. Черт с ними, с Юркиными новостями. Без меня как-нибудь разберутся, взрослые люди, по несколько тысяч лет каждому…
– Тем более что он сам всех обзвонил вчера из аэропорта, перед самым отлетом, – сообщает Варя, путаясь в рукавах своей нарядной куртки. – Ну, то есть не всех, а только своих учеников. А они всем остальным рассказали.
– И что? – интересуюсь – вполне, впрочем, равнодушно.
– А как ты думаешь?
– На фиг его послали?
Кивает.
Ну да. А чего я, собственно, ждал?
Стоянка XXVII
Название для истории моей жизни придумано задолго до моего рождения чужим человеком: «Утерянный рай». Пафосно, зато точно. Число раёв, благополучно утерянных мною за короткую, в общем, жизеньку, у меня самой вызывает оторопь. И вот, кажется, сейчас…
Нет.
Не хочу об этом думать. Да и с чего бы, собственно, именно сейчас? Мало ли с кем и о чем разговаривает сейчас рыжий мой Иерофант. Не так уж часто изменяется жизнь человечья от разговоров. Ну, то есть бывает, конечно, и моя собственная история наилучшее тому подтверждение, но ведь не каждый же день судьбоносным диалогам случаться, правда?
Неправда.
Мне нет нужды лезть в сумку за карточной колодой, ни к чему гадать, комкая в потных от волнения ладонях глупое свое сердце: я уже предчувствую-знаю-понимаю, как хочешь, так и назови, что… Что? Ну, все, в общем.
Все.
Так даже лучше, когда нет никакой, совсем никакой надежды. Она, зараза такая, делает нас слабыми, нежными, податливыми – хоть сразу в гроб клади, не жалко. А мне сейчас никак нельзя в гроб. Пока не найду на какой-нибудь горе Лао бессмертного старца, который научит меня, как соткать мою детскую мечту, персональную посмертную вечность из сладчайших фрагментов минувшей недели, о гробах и речи быть не может. Что мое, то мое, никому не отдам.
Надежды-то нет, но вот сижу как на иголках, Капу вполуха слушаю, на прочих и вовсе внимания не обращаю, а ведь, казалось бы,
То-то же.
Он и не исчез. Полчаса спустя примерно и вовсе поднялся со стула, явно вознамерившись покинуть помещение. Я тут же торопливо шепнула Капитолине Аркадьевне: «Сейчас» – и пулей вылетела в холл.
– Ты еще никуда не делся? – спрашиваю.
Идиотский вопрос, конечно. Что, интересно, он может мне ответить? Вот же стоит человек здесь, в метре от меня, хоть руками трогай, хоть ногами пинай – а что ж, и пнула бы, пожалуй, поделом! Не фиг быть таким хорошим, если способен исчезнуть из моей жизни в любую минуту. При таких склонностях надо притворяться необаятельным злодеем, этаким подонком-неудачником. Понимаю, трудно. Но надо, черт побери, стараться!
А он даже сейчас не старается. Глядит на меня почти удивленно из своего дурацкого, наверняка распрекрасного далека, где мне, чую, не найдется места. Ну и ладно. Пусть не находится. Главное, что он пока тут, рядом. Еще, стало быть, несколько секунд можно любоваться – как минимум. А возможно, и дольше. Но на такую роскошь я, признаться, не слишком рассчитываю.
Однако же нет, прощаться со мною никто пока не собирается.
– Поехали отсюда, – говорит. – Прямо сейчас. Черт с ними, с Юркиными новостями. Без меня как- нибудь разберутся, взрослые люди, по несколько тысяч лет каждому…
– Тем более что он сам всех обзвонил вчера из аэропорта, перед самым отлетом, – вспоминаю. Ну да, Капа ведь мне только об этом и рассказывала, все уши прожужжала, а я, корова, едва слушала. – То есть, – поправляюсь, – не всех, а только своих учеников. А они остальным рассказали.
– И что? – он спрашивает равнодушно – так, лишь бы разговор поддержать.
– А как ты думаешь?
– На фиг его послали?
