благовониями. Варенька, как ни странно, действительно спит. Свернулась клубочком в центре комнаты, на полу, среди подушек, в плед завернулась, книжка открытая рядом валяется, спасибо Томасу Пинчону за наши сладкие сны! А лицо у нее сейчас чрезвычайно серьезное и совсем детское, хоть Гумбертов со всей округи созывай любоваться.
Да и мне не устоять.
Усаживаюсь рядышком, глажу осторожно стриженую голову. Вроде бы и надо мне ее разбудить, и хочется, а жалко. Сам не могу решить, как лучше.
– Только ты у меня и есть теперь, – шепчу. – А больше ничего нет. Хотя я, конечно, буду еще какое-то время делать вид, что есть до фига всего, такого распрекрасного, хоть падай. Буду, буду, хорошая мина при плохой игре – мой коронный номер. Но имей в виду:
Не знаю, слышит ли она меня, проснулась ли. Но губы ее складываются в улыбку, скорее самодовольную, чем лирическую. Потом Варя переворачивается на другой бок, глаз не открывает, зато почти демонстративно отбрасывает в сторону плед. Ну что тут будешь делать?
Что делать, что делать… Правильно, рядышком ложиться, обнимать ее, шептать на ушко всякую трепетную чушь и между тем руки распускать, жертве своей на радость, не встречая сопротивления. Угрожать ей ласково: дескать, смотри, можно ведь
Кто, кстати, хотел бы я знать, такую чушь выдумал? Самое дурацкое время суток это ваше утро, по правде говоря.
Стоянка XXIII
«Нет, так не бывает», – говорю я себе.
Подразумевается: так, может, и бывает, да не со мной. Не для того я на свет родилась, чтобы вдруг все – просто и хорошо, чтобы все – да по-моему.
Не верю.
Не верю-то я не верю, но пользуюсь случаем с удовольствием. Подставляю тело поцелуям, как солнечным лучам, не задумываясь даже, как оно выглядит при свете яркого оранжевого фонаря за окном. Плевать, уж какое есть, такое есть, кому надо, уже все увидел-разглядел-осмотрел и сделал после этого свой сознательный выбор. По крайней мере, не сбежал куда глаза глядят, вопя от ужаса и отвращения. Напротив, остался рядом. Поздно теперь что-то менять, говорить: «Подожди, любимый, сперва я уберу вот эту – видишь? – складочку на боку и еще чуть-чуть подкачаю пресс, чтобы пузо подтянулось, сейчас вот сбегаю в фитнесс-клуб, вернусь месяца через три, потерпишь?»
Смешно было бы, кстати, да…
Махнув на все рукой, просто беру, что дают. Высокое, оказывается, искусство – брать, что дают; мало кому оно по плечу. Прежде и мне было недоступно, а теперь – учусь вот понемножку. Делаю успехи. Беру словно бы специально мне на радость созданное природой чужое тело; шепот, льющийся в уши, тоже беру, не различая слов. Беру одеяло, когда меня им укрывают, и вторую подушку под голову тоже беру, а поутру беру с подноса чашку с божественным эликсиром – а как еще назвать кофе, сваренный на козьем молоке, пополам с водой, сдобренный корицей, подслащенный слегка темным алтайским медом…
– Умеешь ты все-таки ухаживать за совращенными девушками, – улыбаюсь. – Избалуешь ведь меня.
– Ну, должен же хоть кто-то это делать, – отвечает. – А то всем ты, Варвара, хороша, одно плохо – недобалованная какая-то. Потому и трудно тебе было с собою ужиться. И со мною заодно. Но теперь будет легко, верь мне. Что-что, а уж недобалованность я исцеляю наложением рук, тут тебе повезло!
Я и это легкомысленное заявление принимаю на веру, и обещанное «наложение рук» встречаю с восторгом и благодарностью,
После полудня этот злой чародей временно перекрыл кран, из которого изливалась на меня благодать, изобразил на морде лица подобающую серьезность и уткнулся носом в экран компьютера. Объяснил: все же на жизнь зарабатывать надо, приходится с известной регулярностью всякую ерунду писать, и вот как раз сегодня именно такой страшный день, когда придется расплачиваться за целую неделю оголтелого тунеядства. И конечно, на самом деле надо было заняться этим хотя бы вчера. Но вчера – ты же помнишь? – было не до того, мягко говоря.
О да. Я помню.
– Сегодня, – вздыхает, – тоже явно не до того. Но у меня просто выхода иного нет. Потерять две кормушки сразу, а потом суетиться, новые искать – увы, не по мне подвиг.
– Да и не нужно ничего терять, – говорю. – Ты себе работай на здоровье, а я тоже попробую заняться делами. Это, конечно, правда – все, что я тебе вчера про старых подружек говорила. Просто так, для души, мне действительно не о чем с ними говорить. Но о делах – почему бы не поболтать? Мне, в конце концов, кучу денег должны за перевод. И еще кусочек старого долга имеется. Ну и Марину совсем терять из виду нехорошо как-то, она все-таки меня любит…
Удалившись на кухню, беру в руки телефон и принимаюсь яростно названивать по немногочисленным знакомым номерам. Меня вдруг разбирает азарт. Теперь мне даже интересно увидеть людей, которые стали уже частью моего прошлого. И они пусть на меня полюбуются. Интересно, разглядят ли на моем челе тайные знаки перемен? Впрочем, даже если разглядят, наверняка спросят: «Никак влюбилась?» И, в общем, будут правы. Действительно ведь влюбилась. А все это наше колдовство-чародейство – так, аксессуары, вроде ароматных свечей и легкой музыки. Чтобы совсем уж красиво альков обставить,
Созваниваюсь, договариваюсь, собираюсь. Рыжий мой колдун-фрилансер, кажется, только рад такому обороту. «Не могу я ерундой заниматься, когда главное дело жизни – вот оно, руку протяни», – объясняет.
Господи, кажется, я начинаю любить комплименты.
Он рассказывает мне, где лучше брать такси, строго велит возвращаться пораньше, записывает на бумажку свой адрес: «Ты же потом не будешь знать, куда ехать!» – смеется. Он, к слову сказать, прав. Металась бы по Изумрудной улице, среди одинаковых пятиэтажек, искала бы знакомую сосну да оранжевый фонарь, а и того и другого здесь хватает… То-то веселье было бы.
Уже на пороге он вручил мне свой сотовый телефон. «Я, – говорит, – сейчас закопаюсь в работу и вряд ли стану тебе звонить, но мне будет приятно знать, что это, теоретически, можно сделать. Ну и тебе, в случае чего, не придется таксофон искать».
С ума сойти, как это все хорошо, оказывается. То, что прежде показалось бы назойливой опекой, сейчас – счастье невыразимое, глупое и бессмысленное, но ведь сладкое же!
И вот я уже сижу у Натальи на кухне. Болтаю ногами в клетчатых шлепанцах, пью зеленый чай с мятой: хозяйка дома в очередной раз дорвалась до здорового образа жизни. У нее теперь не то что кофе, обычного эрл-грея не допросишься.
Ну и ладно.
Она мне рассказывает о делах. Оказывается, деньги за последний перевод будут через месяц, не раньше, зато долг старый – вот он, в конверте, ждет меня уже четвертый день. И вот, дескать, еще вопрос имеется: а не возьмусь ли я перевести второй роман Штрауха целиком? Объясняет: моя часть работы была исполнена столь безупречно, что редактор предложил отдать все «этой девочке, у которой так хорошо
