снаружи показывал жестами, что просит разрешения войти. Окончательно заинтригованный швед отпер балконную дверь. Незнакомец обратился к нему с вязко-неторопливым акцентом южноамериканской глубинки:

— Очень по-соседски, друг, да, сэр. Полагаю, вы удивляетесь, что я делал на вашем балконе…

Здесь он был прав. Швед не имел об этом ни малейшего представления.

— Ладно, я скажу вам. Чёрт знает, что случилось. Я тут рядом, в соседнем номере, и вышел выкурить сигару, не желая дымить в комнате и всё такое, и вы не поверите, эту чёртову дверь захлопнул ветер! Тут я сообразил, что у меня нет выбора, кроме как перелезть через перегородки и попросить у вас позволения пройти через вашу комнату.

На улице было холодно, курильщик сигар был полностью одет и в руке держал атташе-кейс; ветра не было заметно, а балконные двери не защёлкивались автоматически, но бизнесмена это совершенно не интересовало.

Его незваный гость, все ещё бормоча слова благодарности и извинения, открыл входную дверь и, пожелав шведу прекрасного вечера, удалился.

Бизнесмен, занимающийся торговлей туалетными принадлежностями, запер балконную дверь, задёрнул шторы, снял халат, снова включил видео и вернулся к не наносящему урона его бюджету времяпрепровождению перед экраном.

Не замеченный никем, Монк прошёл по коридору седьмого этажа, спустился по лестнице и сел в ожидавший у тротуара «БМВ» Магомеда.

В полночь в номер 741, воспользовавшись запасным ключом, вошли три человека с небольшим чемоданчиком. Поработав там двадцать минут, они удалились.

В четыре утра устройство, как выяснилось позднее, содержавшее три фунта пластиковой взрывчатки в твёрдой оболочке, взорвалось под потолком комнаты 741. Судебные эксперты могли бы установить, что устройство поместили наверху сложенной на кровати пирамидой мебели и оно взорвалось точно под серединой кровати в аналогичной комнате этажом выше.

Комната 841 выгорела полностью. Матрас и пуховое одеяло на кровати превратились в слои ткани и пуха, большей частью обуглившихся, и все вокруг покрывал слой сажи. Внизу лежали обломки дерева от кровати, шкафа и другой мебели, осколки стекла от зеркал и ламп и многочисленные раздроблённые человеческие кости.

Прибыли четыре машины «скорой помощи». Медики вскоре уехали, потому что оказывать помощь было некому, кроме впавших в истерику жильцов из трёх соседних номеров. Однако возбуждённые постояльцы не говорили по-русски, а медики не знали никакого другого языка. Видя, что люди физически не пострадали, они предоставили ночному дежурному успокаивать своих гостей и уехали.

Приехали пожарные, но, несмотря на то что все в комнатах, где бушевал пожар — обуглилось от высокой температуры, ничего в данный момент не горело. Бригаде судебных экспертов пришлось много поработать, собирая в пакеты все до последней крошки останки, в том числе и человеческие, для последующего анализа.

Отдел убийств представлял по приказу генерал-майора следователь Бородин. С первого взгляда он увидел, что в комнате не осталось ничего крупнее кисти человеческой руки, а также страшную дыру диаметром более метра в полу, но кое-что нашлось в ванной.

Дверь, по всей видимости, была закрыта, потому что она развалилась на куски и щепки долетели до раковины. Стена, в которой находилась дверь, тоже рухнула внутрь ванной под давлением взрывной волны.

Но под кучей штукатурки лежал атташе-кейс, покорёженный, покрытый сажей и глубокими царапинами. Его содержимое, однако, сохранилось. Очевидно, в момент взрыва кейс стоял в самом укромном уголке ванной, у стены между унитазом и биде. Вода из разбитой сантехники намочила кейс, но не испортила того, что лежало внутри. Бородин, проверив, что за ним никто не наблюдает, сунул оба документа под пиджак.

Полковник Гришин собирался пить кофе, когда ему принесли документы. Он с удовлетворением посмотрел на оба. Один был в папке, на русском языке, и Гришин узнал «Чёрный манифест». Другим документом был американский паспорт на имя Джейсона Монка.

«Два раза ты приходил, — подумал полковник, — и уходил. Но теперь, друг мой, ты не уйдёшь».

В тот же день произошло ещё два события, ни одно из которых не привлекло к себе ни малейшего внимания. Англичанин, чьё имя в паспорте было указано как Брайан Маркс, прибыл в аэропорт Шереметьево дневным рейсом из Лондона, а «вольво»-седан с двумя англичанами пересёк финско-российскую границу.

С точки зрения чиновников в аэропорту, новоприбывший ничем не отличался от сотен других и, по- видимому, не говорил по-русски. Но как и все остальные, он прошёл через различные контрольные пункты и наконец, выйдя на улицу, подозвал такси и попросил отвезти его в центр города.

Отпустив такси на углу, он удостоверился, что за ним не следят, и пешком направился в маленькую второклассную гостиницу, где снял одноместный номер.

Его декларация о наличии валюты показывала, что он имеет при себе скромную сумму английских фунтов стерлингов, которые он должен предъявить при выезде или представить вместо них официальные обменные чеки и несколько так называемых дорожных чеков, к которым тоже относилось это правило. Но в декларации не упоминались пачки стодолларовых купюр, приклеенных к тыльной стороне его бёдер.

Его настоящая фамилия была другой, не Маркс, но сходство «Маркс» с Карлом Марксом (хотя при разном написании) забавляло гравера, готовившего его паспорт. Выбирая имя, он предпочёл оставить своё настоящее — Брайан. Это был тот самый говорящий по-русски бывший солдат войск особого назначения, которого сэр Найджел Ирвин посылал на разведку в сентябре.

Заняв номер, он приступил к выполнению различных заданий и приобретениям. Он взял в агентстве в аренду небольшую машину и объездил Воронцове на юго-западе столицы.

В течение двух дней, в разное время, чтобы не привлекать внимания, он кружил, наблюдая, вокруг одного большого здания складского типа — строения без окон, к которому в дневное время непрерывно подъезжали тяжёлые грузовые машины.

Ночью он вёл наблюдения, гуляя пешком, проходя мимо него много раз, всегда с зажатой в руке бутылкой водки. В тех редких случаях, когда ему встречался прохожий, он просто начинал пошатываться из стороны в сторону, словно обыкновенный пьяный, и на него не обращали внимания.

То, что он видел, ему нравилось. Ограждение из сетки не будет препятствием. Отсек, где происходила погрузка и разгрузка машин, запирался на ночь, но с противоположной стороны здания имелась небольшая дверь с висячим замком, и единственный сторож время от времени обходил территорию после наступления темноты. Иными словами, здание представляло уязвимую цель.

На старом рынке подержанных автомобилей в Южном порту, где можно купить за наличные все, от немыслимой развалюхи до почти нового лимузина, только что украденного на Западе, он приобрёл комплект московских номеров и набор инструментов, включая пару мощных кусачек.

В центре города он купил дюжину дешёвых, но надёжных наручных часов и много батареек, мотки электрического провода и клейкой ленты. Когда он убедился, что может найти склад с абсолютной точностью в любое время дня или ночи и добраться до центра города несколькими различными маршрутами, он вернулся в гостиницу и стал ждать «вольво», направлявшуюся из Санкт-Петербурга.

Встреча с Кайрэном и Митчем была назначена в «Макдоналдсе» на Тверской улице. Эти два бойца из войск особого назначения медленно, но без осложнений доехали до Москвы.

В гараже в южной части Лондона в «вольво» заложили необычный груз. Оба передних колеса сняли и заменили на старомодные шины с камерами внутри. Перед этим каждую камеру разрезали и заполнили сотнями шариков величиной с палец из пластиковой взрывчатки «Семтекс». Затем камеры заклеили, вставили в шины и накачали.

При вращении колёс порошкообразная взрывчатка чрезвычайно устойчива, если только не соприкасается с ртутно-фульминантным детонатором. Вот с этим грузом после отправления на пароме Стокгольм — Хельсинки «вольво» спокойно прошла тысячу километров до Москвы. Детонаторы доехали на дне коробки гаванских сигар, якобы купленных на пароме, но в действительности изготовленных в Лондоне.