— Мистер Монк?

Человеку, который обратился к Монку, было лет тридцать, он был в джинсах и коричневой кожаной куртке, с коротко подстриженными волосами и исключительно крепкий на вид.

— Это я.

— Ваш паспорт, сэр, будьте добры. — Монк достал паспорт, и человек сверил фотографию. То, что он был бывшим солдатом, не вызывало сомнений, и, глядя на его руки с твёрдыми, тяжёлыми суставами, державшие паспорт, Монк мог бы поспорить на что угодно, что военная служба этого человека не прошла в бухгалтерии. Он вернул паспорт. — Меня зовут Кайрэн. Пожалуйста, идите за мной.

Вместо того чтобы направиться к парковке, сопровождающий взял чемодан Монка и пошёл к бесплатному автобусу, ходившему между зданиями аэропорта. Они молча доехали до терминала номер 1.

— Разве мы не едем в Лондон? — спросил Монк.

— Нет, сэр. Мы едем в Шотландию.

Билеты были у Кайрэна. Час спустя самолёт бизнес-рейса Лондон — Абердин вылетел на север Шотландии. Кайрэн углубился в чтение своего журнала «Арми квортери энд дифенс ривью». Ему больше ничего не оставалось делать, поскольку светская беседа не являлась его сильной стороной. Монк вторично позавтракал в воздухе и наверстал сон, потерянный при перелёте через Атлантику.

В аэропорту Абердина их ожидал транспорт в виде длинною «лендровера-дискавери» с ещё одним неразговорчивым бывшим солдатом за рулём. Они с Кайрэном обменялись примерно восемью словами, что, очевидно, предполагало довольно долгий разговор.

Монк никогда не видел гор Северной Шотландии, по которым они проезжали, после того как выехали из аэропорта, расположенного на окраине прибрежного города Абердина. Безымянный водитель выбрал дорогу А96, ведущую в Инвернесс, а через семь миль повернул налево. На указателе стояло только: «Кемни». Они проехали деревню Монимаск, чтобы попасть на дорогу Абердин — Алфорд. Через три мили «лендровер» свернул вправо и, проехав Уайтхаус, направился к Кейгу.

Справа текла река. Монк подумал, не водится ли в ней лосось или форель. Не доезжая до Кейга, «лендровер» неожиданно свернул с дороги, переехал через реку и стал подниматься по аллее. Повернув пару раз, они увидели каменное строение древнего замка, стоявшего на чуть возвышенном плато, с которого открывался вид на окружавшие его холмы. Водитель повернулся к Монку и произнёс:

— Добро пожаловать в замок Форбс, мистер Монк.

Тощая фигура сэра Найджела Ирвина с плоской матерчатой кепочкой на голове, из-под которой торчали белые пряди волос, спустилась с каменного крыльца.

— Хорошо доехали? — спросил он.

— Прекрасно.

— Все равно утомительно. Кайрэн отведёт вас в вашу комнату. Примите ванну и поспите. Ленч через два часа. У нас полно работы.

— Вы знали, что я приезжаю, — заметил Монк.

— Да.

— Кайрэн никуда не звонил.

— Ах да, понимаю, что вы имеете в виду. Вот Митч, — он показал на водителя, вынимавшего чемодан, — он тоже был в Хитроу. И в самолёте на Абердин. Сидел позади. Прошёл паспортный контроль раньше вас: ему не надо было ждать багажа. Добрался до «лендровера» за пять минут до вас.

Монк вздохнул. Он не приметил Митча ни в Хитроу, ни в самолёте. Плохая новость заключалась в том, что Ирвин оказался прав: работу предстояло проделать очень большую. Хорошая новость — что он оказался с неплохой профессиональной командой.

— Эти ребята поедут туда, куда и я?

— Нет, боюсь, что нет. Там, куда вы приедете, вы будете предоставлены самому себе. Чем мы намерены заниматься в течение следующих трёх недель — это постараться помочь вам выжить.

Ленч состоял из какого-то бараньего фарша, прикрытого картофельной коркой. Хозяева называли его пастушьим пирогом и щедро поливали острым черным соусом. За столом сидело пятеро: сэр Найджел Ирвин в качестве хозяина, Монк, Кайрэн и Митч, которые всегда обращались и к Монку, и к Ирвину — «босс», и низенький насторожённый человек с седыми волосами, хорошо говоривший по-английски, но с акцентом, который Монк определил как русский.

— Конечно, мы будем говорить и по-английски, — сказал Ирвин, — потому что не многие из нас знают русский. Но четыре часа вдень как минимум вы будете говорить по-русски. Вот — с Олегом. Вы должны вернуться на тот уровень, при котором вы по-настоящему сойдёте за русского. — Монк кивнул. Прошли годы с тех пор, когда он говорил на этом языке, и ему предстояло узнать, насколько он забыл его. Но прирождённый лингвист никогда полностью не забывает того, чему учился, а стоит хорошенько попрактиковаться, и, как правило, владение иностранным языком восстанавливается. — Итак, — продолжал хозяин, — Олег, Кайрэн и Митч будут жить здесь постоянно. Другие будут приезжать и уезжать. Это касается и меня. Через несколько дней, когда все у вас наладится, я отправлюсь на юг и займусь… другими делами.

Если Монк предполагал, что перемену времени в связи с перелётом можно было бы принять во внимание, то он ошибался. После ленча он провёл четыре часа с Олегом.

Русский разыгрывал целую серию сценариев. В один момент он изображал милиционера на улице, остановившего Монка для проверку документов, спрашивал, откуда тот приехал, куда он идёт и зачем. В другой раз он становился официантом, расспрашивающим о деталях сложного обеденного заказа, или приезжим русским, спрашивающим дорогу у москвича. Уже через час Монк ощутил, как чувство языка возвращается к нему.

Вытаскивая удочки с уловом на Карибах, Монк считал, что он в неплохой форме, несмотря на увеличившуюся талию. Он ошибался. На следующее утро до рассвета он впервые побежки по пересечённой местности с Кайрэном и Митчем.

— Мы начнём с лёгкого, босс, — сказал Митч.

Поэтому они пробежали всего пять миль через заросли вереска высотой выше колен. Сначала Монк подумал, что умирает. Затем он уже желал умереть.

Весь штат прислуги состоял из двух человек. Экономка, грозная миссис Мак-Гилливрей, вдова иомена, готовила и убирала, встречая группы приезжающих и уезжающих экспертов неодобрительным хмыканьем за их английский акцент. Гектор следил за территорией имения и огородом, ездил по утрам в Уайтхаус за продуктами. Миссис Мак-Ги, как мужчины называли её, и Гектор жили в двух небольших коттеджах около замка.

Приехал фотограф и сделал множество фотографий Монка для различных удостоверений, которые готовили для него где-то в другом месте. Появился парикмахер-стилист, он же гримёр; искусно меняя внешность Монка, он показал, как это можно сделать снова с минимальным количеством материала, причём его легко было купить или носить с собой, не вызывая ни у кого подозрений о его истинном назначении.

Когда внешность изменили, фотограф сделал ещё партию снимков уже для другого паспорта. Откуда-то Ирвин достал настоящие документы и пригласил гравера-художника и каллиграфа, чтобы изменить их на другое имя.

Монк провёл долгие часы, изучая огромную карту Москвы, запоминая план города и сотни новых названий — новых для него по крайней мере. Набережной Мориса Тореза, названной в честь покойного лидера Французской компартии, вернули старое название — Софийская набережная. Все упоминания о Марксе, Энгельсе, Ленине, Дзержинском и других коммунистических знаменитостях прошлого исчезли.

Он запомнил сотню самых выдающихся зданий и их расположение, как пользоваться новой телефонной системой и как останавливать на улице такси, махнув рукой с долларовой бумажкой, в любое время и в любом месте.

Долгие часы проводил он в комнате с экраном, вместе с человеком из Лондона, тоже говорившим по- русски, но англичанином, глядя на лица, лица и опять лица.

Надо было читать книги, речи Комарова, русские газеты и журналы. Тяжелее всего было запоминать частные номера телефонов, не ошибаясь ни на цифру, и наконец пятьдесят номеров остались у него в