Он сделал все, что мог. Теперь он просто должен был получить работу!

Филип кивнул и впервые улыбнулся.

- Похоже, ты действительно послан нам Господом, - проговорил он. Давай позавтракаем и будем приниматься за работу.

От радости у Тома перехватило горло.

- Благодарю тебя, - произнес он дрожащим голосом, с которым никак не мог совладать; но внезапно ему стало все равно, и, едва сдерживая рыдание, он воскликнул: - Я просто не могу тебе объяснить, как много это для меня значит!

* * *

После завтрака Филип провел импровизированную службу в кладовой Катберта, что располагалась под кухней. Монахи пребывали в крайне возбужденном состоянии. Они были людьми, избравшими тихую, спокойную и вполне предсказуемую жизнь, и теперь большинство из них казались сбитыми с толку. Их растерянность трогала Филипа. Как никогда прежде он чувствовал себя пастырем, чьей обязанностью было заботиться о беспомощных и неразумных созданиях, но это были вовсе не бессловесные овцы, а его братья, и он любил их. Чтобы успокоить монахов, он решил рассказать им о своих планах, использовать их энергию для тяжелой физической работы и как можно скорее вернуться к нормальному течению жизни.

Несмотря на необычную обстановку, в которой они собрались, Филип не стал сокращать ритуал службы и велел зачитать соответствующий этому дню мартиролог, за которым последовали поминальные молитвы. Ведь именно для этого и предназначались монастыри: молитва была главным оправданием их существования. И так как некоторые монахи никак не могли прийти в себя, он выбрал двадцатую главу из Завета Святого Бенедикта, называвшуюся 'О почитании молитвы'. Затем было чтение поминальной книги. Привычный ход службы успокоил их нервы, и Филип заметил, что, по мере того как монахи осознавали, что для них вовсе не наступил конец света, испуганное выражение начало постепенно улетучиваться с их лиц.

В заключение Филип поднялся, для того чтобы обратиться к своей пастве.

- Катастрофа, что обрушилась на нас прошлой ночью, в конце концов только физическая, - начал он, стараясь придать своему голосу как можно больше теплоты и уверенности. - Однако наша жизнь духовная, а наша работа молиться, служить Господу Богу и пребывать в раздумьях. - Он посмотрел вокруг, заглядывая в глаза монахам и убеждаясь, что они внимательно слушают его. - И я обещаю вам, что через несколько дней мы снова сможем предаться этой работе.

Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до них. Чувствовалось, что напряжение спадало. Он продолжал:

- Господь Бог в мудрости своей, дабы помочь нам пережить эту трагедию, послал вчера монастырю мастера-строителя. Сей мастер заверил меня, что если мы будем работать под его началом, то уже через неделю сможем расчистить галерею.

Раздался приглушенный гул одобрения и удивления.

- Боюсь, что в нашей церкви нам уже никогда не провести службы - ее надо строить заново, а сие, конечно же, потребует многих лет. Однако Том Строитель считает, что крипта не пострадала, а так как она освящена, мы вполне можем проводить в ней службы. Том говорит, что он подготовит ее через неделю после расчистки галереи. Как видите, мы сможем возобновить нормальное богослужение К третьему воскресенью перед Великим Постом.

Снова послышался радостный шум голосов. Филип увидел, что ему удалось успокоить монахов и вселить в них уверенность. В начале службы они были испуганы и смущены, сейчас же - спокойны и полны надежд.

- Те братья, которые не чувствуют в себе достаточно сил, чтобы заниматься физическим трудом, будут от него освобождены. Тем же, кто целый день будет работать с Томом Строителем, я разрешу есть мясо и пить вино.

Филип сел. Первым заговорил Ремигиус.

- А сколько мы должны будем платить этому строителю? - подозрительно спросил он. Можно было ожидать, что Ремигиус попытается к чему-нибудь придраться.

- Пока ничего, - ответил Филип. - Том знает, сколь нищ наш монастырь, и до тех пор, пока мы не сможем платить ему жалованье, будет работать за еду и крышу над головой для него и его семьи. - Филип понял, что его слова можно было понять двояко: они могли означать, что Тому не будет начисляться жалованье до тех пор, пока у монастыря не появятся деньги, в то время как на самом деле монастырь должен будет рассчитаться с ним за каждый отработанный день, начиная с сегодняшнего. Но прежде чем Филип успел открыть рот, чтобы внести ясность, Ремигиус заговорил снова:

- И где же они будут жить?

- Я отдал им дом для приезжих.

- Они могли бы поселиться в какой-нибудь деревенской семье.

- Том сделал нам щедрое предложение, - раздраженно сказал Филип. - Нам повезло, что у нас есть этот мастер, и я не хочу, чтобы он спал в тесноте среди чьих-то коз и свиней, в то время как у нас пустует вполне приличный дом.

- Но в этой семье две женщины...

- Женщина и девочка, - поправил его Филип.

- Хорошо, одна женщина. Но мы не хотим, чтобы она жила в монастыре!

Монахи недовольно заворчали: препирательства Ремигиуса были им не по душе.

- Это абсолютно нормально, когда женщина живет в доме для приезжих, твердо сказал Филип.

- Только не эта женщина! - выпалил Ремигиус, но тут же, казалось, пожалел об этом.

Филип нахмурился.

- Ты знаешь эту женщину, брат?

- Когда-то она жила в этих краях, - неохотно проговорил Ремигиус.

Филип был заинтригован. Уже второй раз он сталкивался со странной реакцией людей на жену строителя. Вот и Уолеран Бигод при виде ее как-то вдруг переменился в лице.

- Чем же она тебя не устраивает? - спросил Филип.

Однако ответить Ремигиус не успел - вместо него заговорил брат Поль, старый монах, который собирал дань за проезд по мосту.

- Помнится мне, - сонным голосом пробормотал он, - жила в этих лесах девчушка-дикарка. То было - о- ох! - лет пятнадцать назад. Вот кого она мне напоминает - возможно, это та самая и есть, только взрослая уже.

- Люди говорили, что она ведьма! - воскликнул Ремигиус. - Не можем же мы допустить, чтобы ведьма жила в монастыре!

- Об этом мне неизвестно, - все так же медленно и задумчиво проговорил брат Поль. - А рано или поздно любую живущую в лесу женщину у нас начинают называть ведьмой. Люди сами не знают, чего говорят. Я бы оставил это решать приору Филипу, пусть мудрость подскажет ему, опасна она или нет.

- Мудрость не приходит моментально, вместе с принятием сана, - буркнул Ремигиус.

- Истину говоришь, - медленно произнес брат Поль и, в упор взглянув на Ремигиуса, добавил: - Иногда она не приходит вовсе.

Монахи рассмеялись, услышав этот колкий ответ, который был тем более смешным оттого, что исходил с совершенно неожиданной стороны. Филип притворился, что не одобряет таких слов, и, призывая к тишине, хлопнул в ладоши.

- Довольно! - прикрикнул он. - Это серьезный вопрос. Я переговорю с женщиной. А сейчас давайте приниматься за дело. Те, кто не желает трудиться физически, могут удалиться для молитв и раздумий. Остальных прошу следовать за мной.

Он вышел и направился к галерее. Большинство братьев последовали за ним, и лишь несколько монахов пошли к монастырской больнице - среди них Ремигиус и ризничий Эндрю. Они не были ни больными, ни слабыми, но Филип обрадовался, увидя, как они уходят, ибо, останься они работать, от них было бы больше вреда, чем пользы.

Том уже распределил поручения среди монастырских служек, и все они дружно работали. Сам он, стоя на куче булыжников, помечал отдельные камни буквой 'Т', своим инициалом.

Впервые в жизни Филип задумался: как же все-таки перемещаются такие огромные каменные глыбы?