- Я, наверное, смогу дать тебе еще одного-двух, - поспешно сказал Филип. Теплая зима означала, что и овец будут в этом году стричь раньше, и он надеялся, что сможет начать торговать шерстью раньше обычного.

- Ну, не знаю. - Альфред, похоже, особой радости не испытывал.

- А что, если, скажем, я добавлю твоим людям по недельному заработку, чтобы закончили к Троице?

- В первый раз о таком слышу, - сказал Альфред. Вид у него был такой, словно Филип предложил что-то из ряда вон.

- Но попробовать-то всегда можно. - Филип вспылил. Осторожность Альфреда начинала действовать ему на нервы. - Что скажешь?

- Я ничего не могу обещать. Надо посоветоваться с людьми.

- Сегодня? - Филип сгорал от нетерпения.

- Сегодня.

Приор должен был остаться доволен ответом.

Уильям Хамлей со своими рыцарями прибыл во дворец епископа Уолерана вслед за повозкой, запряженной быками и доверху набитой тюками с шерстью. Начался новый сезон стрижки овец. Как и Уильям, Уолеран покупал шерсть у крестьян по прошлогодней цене, а продавал втридорога. Мало кто из фермеров осмеливался продавать ее на сторону: несколько человек, нарушивших это правило, были выселены, а их фермы сожжены; и с тех пор никто не пытался ослушаться.

Пройдя через ворота на территорию дворца, Уильям бросил взгляд на вершину холма. Низкие стены крепостного вала вокруг замка, который епископ так и не построил, уже семь лет стояли на этом холме как вечное напоминание о том, что приор Филип однажды перехитрил Уолерана. Как только Уолеран начнет получать доход от торговли шерстью, он, возможно, вновь возьмется за строительство. Во времена старого короля Генриха епископам хватало невысокой деревянной оградки с небольшим рвом перед ней для защиты замка. Сейчас, пять лет спустя после начала гражданской войны, не только граф или епископ могли позволить себе строить неприступные замки.

Дела у Уолерана, похоже, идут неплохо, с завистью подумал Уильям, слезая с лошади на конюшне. Уолеран всегда оставался верен епископу Генри Винчестерскому и в результате стал его ближайшим союзником. За годы войны он разбогател: ему были дарованы обширные владения и привилегии, он дважды побывал в Риме.

Уильям не был таким везунчиком - отсюда и его уныние. Несмотря на то что он слепо присягал на верность тому, кому присягал Уолеран, снабжал обе воюющие стороны всем необходимым, графства он так и не получил. Он размышлял над этим во время затишья между боями и так разозлился, что решил открыто объясниться с Уолераном.

Уильям поднялся по ступенькам и вошел в большой зал, сопровождаемый Уолтером и другими рыцарями. Страж у двери был вооружен: еще одна примета времени. Епископ, как всегда, восседал в своем большом кресле посередине комнаты, костлявые руки и ноги торчали во все стороны, как будто его только что швырнули в это кресло.

Болдуин, который теперь стал архидиаконом, стоял рядом, всем своим видом показывая, что готов выполнить любое распоряжение хозяина. Уолеран, погруженный в свои мысли, смотрел на огонь, но, как только Уильям подошел, быстро вскинул глаза. Уильям, испытывая знакомое чувство отвращения, поприветствовал епископа и сел рядом. Всякий раз при виде мягких тонких рук Уолерана, его гладких черных волос, мертвенно-бледного лица, бесцветных злобных глаз у Уильяма мурашки пробегали по телу. Епископ был воплощением всего, что Уильям ненавидел: хитрости, физической немощи, высокомерия и ума.

Уильям готов был поклясться, что Уолеран испытывал к нему те же чувства. Епископу никогда не удавалось скрыть неприязнь к Уильяму, когда тот входил к нему. Вот и сейчас он выпрямился в кресле, сложил на животе руки, слегка скривил губы, нахмурил брови, - в общем, можно было подумать, что у него несварение желудка.

Они немного поговорили о войне. Это была трудная, холодная беседа, и Уильям почувствовал облегчение, когда ее прервал посыльный, вручивший Уолерану свернутое в трубку письмо, написанное на пергаменте и скрепленное восковой печатью. Уолеран отослал посыльного на кухню и распорядился, чтобы его накормили. Письмо он вскрывать не стал.

Уильям воспользовался случаем, чтобы сменить тему разговора.

- Я прибыл сюда не для того, чтобы обмениваться новостями с полей сражении. Я пришел сказать, что мое терпение кончилось.

Уолеран поднял брови и ничего не сказал. На неприятные для него разговоры он всегда отвечал молчанием.

Уильям продолжал натиск:

- Прошло почти три года с тех пор, как умер мой отец, но король Стефан так и не пожаловал мне графства. Это переходит все границы.

- Совершенно с тобой согласен, - вяло ответил Уолеран. Он теребил в руках письмо, изучая печать и поигрывая ленточкой.

- Очень хорошо, - сказал Уильям. - Потому что тебе придется что-то с этим делать.

- Мой дорогой Уильям, я не могу сделать тебя графом.

Уильям предвидел такой ответ и решил не сдаваться:

- Ты же пользуешься благосклонностью брата короля.

- Ну и что я ему скажу? Что Уильям Хамлей доблестно служил королю? Если это так - король знает об этом, нет - тоже знает.

Логика Уолерана Уильяму была недоступна, поэтому он не обратил внимания на слова епископа.

- Но ты же должен мне, Уолеран Бигод.

Епископ, похоже, тоже терял терпение. Помахивая письмом перед носом Уильяма, он произнес:

- Я ничего тебе не должен. Ты всегда и во всем искал свой интерес, даже когда выполнял мои приказы. Никаких долгов благодарности между нами нет.

- Учти, я не намерен больше ждать.

- И что же ты сделаешь? - Уолеран слегка ухмыльнулся.

- Во-первых, я сам встречусь с епископом Генри.

- А дальше?

- Я скажу ему, что ты был глух к моим просьбам и за это я перехожу на сторону Мод. - Уильям увидел, как изменилось выражение лица Уолерана - тот побледнел еще больше и был, похоже, удивлен:

- Ты хочешь опять поменять хозяина? - В его голосе звучало сомнение.

- Я меняю их ненамного чаще, чем ты, - решительно ответил Уильям.

Надменное безразличие Уолерана было поколеблено, но не сильно. Ростом своего величия он был обязан способности умело использовать Уильяма и его рыцарей там, где это нужно было епископу Генри; если Уильям станет самостоятельным - это будет ударом по нему, Уолерану, ударом жестоким, но не смертельным. Уильям внимательно следил за епископом, пока тот обдумывал нависшую над ним угрозу; он умел читать чужие мысли: вот сейчас Уолеран убеждает себя, что ему не следует рвать со мной, но тут же подсчитывает, во сколько ему это обойдется, говорил себе Уильям.

Чтобы выиграть время, Уолеран сорвал печать на письме и развернул его. По мере того как он читал, его бледные щеки покрывались пятнами раздражения.

- Проклятие! - прошипел он.

- Что там? - спросил Уильям.

Уолеран протянул ему письмо.

Уильям взял его в руки и стал всматриваться в буквы.

- Свя-тей-шему... благо-родней-шему... епис-копу...

Уолеран выхватил письмо, не в силах более выносить, как Уильям с трудом пытается прочесть написанное.

- Это от приора Филипа, - сказал он. - Он сообщает, что строительство алтаря нового собора будет завершено к Троице, и осмеливается просить меня совершить богослужение.

Уильям был удивлен: