своей ночной рубашки и мягкий мех сапожек; и ее прижатые к груди Джека соски как-то странно затрепетали.

- Ты беспокоилась обо мне? - изумленно спросил он.

- Ну конечно! Даже не могла заснуть!

Она счастливо улыбалась, а он выглядел ужасно серьезным; через минуту и она почувствовала охватившее ее незнакомое дотоле волнение. Она слышала, как бьется сердце. Ее дыхание участилось. А сзади били в унисон молотки, каждый своим ударом сотрясая деревянную конструкцию, и Алине казалось, что она чувствует, как вместе с мельницей что-то дрожит в самой глубине ее существа.

- Со мной все в порядке, - сказал Джек. - Вообще все в порядке.

- Я так рада, - повторила она, однако голос ее почему-то превратился в шепот.

Алина увидела, как Джек закрыл глаза и наклонил к ней свое лицо, а затем их уста сомкнулись. Его поцелуй был нежным. У него были пухлые губы и мягкая юношеская бородка. Закрыв глаза, она вся сосредоточилась на своих ощущениях. Джек впился в ее рот, и, отвечая на его поцелуй, она слегка разомкнула губы, которые внезапно стали невероятно чувствительными, улавливающими малейшее прикосновение и едва заметное движение. Кончик его языка ласкал внутреннюю поверхность ее верхней губы. Алину охватило такое непередаваемое счастье, что ей захотелось плакать. Всем телом она прижалась к Джеку, расплющив свои упругие груди о его грудь, чувствуя, как его худые бедра вдавливаются в ее живот. Алина была уже не просто рада, что с ним ничего не случилось и что он опять был с ней. Сейчас ею овладело совершенно новое состояние души. Его физическая близость наполнила ее исступлением, от которого слегка кружилась голова. Обнимая его тело, Алина жаждала новых и новых прикосновений, новых и новых ощущений; ей хотелось стать ближе к нему, еще ближе. Она гладила спину Джека, жалея, что одежда не позволяет ласкать его кожу. Забыв обо всем на свете, она раскрыла рот и протиснула язык между его губ. Из груди Джека послышался приглушенный звук, похожий на стон восторга.

Дверь мельницы распахнулась. Алина отпрянула, чувствуя потрясение, будто она крепко спала, а кто-то ее грубо разбудил. Она была в ужасе от того, что они делали: целовались и тискали друг друга, как паскудная девка и пьяный мужик в пивной! Отступив на шаг, она, сгорая от стыда, обернулась. Вошедшим оказался не кто иной, как Альфред. От этого ей стало еще хуже. Три месяца назад Альфред сделал ей предложение, но Алина надменно отвергла его. А вот теперь он увидел, как она вела себя, словно сука во время течки. Какой лицемерной, должно быть, она казалась! Альфред уставился на нее; на его лице изобразилось смешанное выражение похоти и презрения, живо напомнившее ей отвратительную рожу Уильяма Хамлея. Она кляла себя последними словами, что дала Альфреду повод так смотреть на нее, да и Джек ее бесил - он тоже был в этом виноват.

Алина отвернулась от Альфреда и взглянула на Джека. Когда их глаза встретились, он вздрогнул, потрясенный, и ей стало ясно, что вся ее злость была написана у нее на лице. Его состояние ошалелого счастья сменилось растерянностью и обидой. В другое время это могло бы растопить ее сердце, но сейчас Алина была слишком расстроена. Она ненавидела Джека за то, что он заставил ее сделать. И резко - словно вспыхнула молния - она влепила ему пощечину. Он не шевельнулся, и только взгляд его зеленых глаз наполнился таким непередаваемым страданием, такой болью, что, не в силах видеть все это, Алина отвела взор.

В ее ушах отдавался беспрестанный шум молотков. Она рванулась к двери. Альфред почти испуганно отступил в сторону, пропуская ее. Как раз в это время к мельнице подходил Том Строитель с несколькими работниками. Не говоря ни слова, Алина пронеслась мимо них. Строители с любопытством уставились на нее, отчего Алина покраснела еще сильнее, однако их больше интересовал доносившийся из мельницы грохот. Умом Алина понимала, что Джек смог-таки решить ее проблему, но при мысли о том, что ради нее он работал всю ночь, ей становилось еще хуже. Скользя своими сапожками по раскисшей грязи, она пробежала мимо конюшни, через монастырские ворота, вдоль по улице и ввалилась в дом.

За кухонным столом с куском хлеба и кружкой пива в руках сидел Ричард.

- Король Стефан выступает в поход, - сказал он. - Снова война. Мне нужен новый конь.

IV

За следующие три месяца Алина не сказала Джеку и двух слов кряду.

Сердце у него разрывалось. Ошибки быть не могло: она целовала его так, как целуют только своих любимых, и, когда она убежала с мельницы, он не сомневался, что скоро они снова будут вот так же целоваться. Джек ходил словно в дурмане, твердя себе: 'Алина любит меня! Алина любит меня!' Она гладила его спину, и прижималась к нему, и так страстно целовала его. Сначала, когда она стала его избегать, Джек думал, что Алина просто стесняется, ведь не могла же она после таких поцелуев делать вид, что не любит его. Он искал встречи с ней, чтобы совладать с ее застенчивостью. С помощью монастырского плотника он смастерил на старой мельнице более мощный и эффективный валяльный механизм. Алина искренне благодарила его, но ее голос оставался холодным, и она старалась не смотреть ему в глаза.

Когда все это продлилось не несколько дней, а много недель, Джек вынужден был признать, что здесь была какая-то серьезная причина. Его захлестнула волна разочарования и сожаления. Он был сбит с толку. Ему ужасно хотелось быть старше и опытнее в отношениях с женщинами, чтобы понять, действительно ли ее поведение нормально или в нем есть что-то необычное, пройдет ли когда-нибудь ее отчужденность или останется навсегда, и должен ли он с этим бороться или не стоит обращать внимания. Не зная, что делать, и боясь словом или поступком обидеть ее, он вообще ничего не предпринимал, но затем им овладело навязчивое чувство, что он ей не нужен, и Джек стал казаться себе никчемным, глупым и бессильным. Какой же он дурак, что подумал, что самая привлекательная и недосягаемая женщина графства могла влюбиться в него, простого мальчишку! Какое-то время она забавлялась его историями и шутками, но, как только он осмелился поцеловать ее как мужчина, она тут же сбежала. Как мог он надеяться на что-то большее?

Неделю-другую Джек ругал себя на чем свет стоит, а потом начал злиться. На работе он стал таким раздражительным, что к нему боялись подходить. Он ни за что оскорбил свою сводную сестру Марту, которая переживала эту обиду почти так же, как он размолвку с Алиной, а в воскресенье спустил все свои деньги на петушиных боях. Однако с особой силой он давал выход своей страсти в работе, вырезая поддерживающие арки консоли и верхние части колонн. Чаще всею они украшались орнаментом из листьев, но иногда им придавали форму фигур атлантов, якобы держащих на своих руках или плечах арку. Джек лишь немного изменил традиционно принятое изображение, вырезав фигуру согбенного человека с перекошенным болью лицом, как бы обреченного вечно страдать, подпирая своими плечами массивный каменный свод. Джек знал, что у него получилось блестяще: никто прежде не делал такого! Когда его творение увидел Том, он лишь покачал головой, не зная, то ли ему восторгаться этой изумительной работой, то ли осуждать необычность подобного изображения. Филип же был глубоко потрясен ею. Однако Джека их мнение не интересовало: он считал, что любой, кому это не нравится, просто слепец.

В один из понедельников Великого поста, когда люди были весьма раздражительными, ибо в течение уже трех недель не ели мяса, Альфред явился на стройку с сияющим выражением лица. За день до этого он ездил в Ширинг. Джек не знал, что он там делал, но был рад его отлучке.

Во время первого перерыва, когда Энид Брюстер выкатила на середину строящегося алтаря бочку эля и начала торговать им, Альфред, протягивая пенни, крикнул:

- Эй, Джек Томсон! Принеси-ка мне пивка!

Джек пропустил слова Альфреда мимо ушей.

Пожилой плотник по имени Питер сказал Джеку:

- Тебе бы лучше сделать, что тебе говорят. - Считалось, что подмастерья были обязаны во всем слушаться мастеров.

- Я не Томсон, - ответил Джек. - Том мой отчим, и Альфред знает это.

- Все равно делай, что он тебе говорит, - увещевал Джека Питер.

Неохотно Джек взял у Альфреда деньги и встал в очередь.

- Моего отца звали Джек Шербур, - громко заявил он. - Так что, если кто желает подчеркнуть разницу между мной и Джеком Кузнецом, пусть зовет меня Джеком Джексоном.

- Больше подойдет Джек Ублюдок, - сказал Альфред.

- А задумывались ли вы, почему Альфред никогда не завязывает шнурки на ботинках? - обратился Джек к собравшимся. Все посмотрели Альфреду на ноги. Его тяжелые, грязные башмаки были, естественно, развязаны. - Так вот, это для того, чтобы, если ему потребуется сосчитать больше чем до десяти, он мог быстро добраться до пальцев на своих ногах. - Ремесленники заулыбались, а подмастерья прыснули в