тщательно смыл лишнюю кислоту.

И после всех этих процедур у него получился целый таз настоящего нитроглицерина.

Эта жидкая взрывчатая смесь была в двадцать раз мощнее пороха. Она даже не нуждалась в специальном детонаторе, так, ее можно было взорвать с помощью спички или тепла от ближайшего огня. Феликсу был известен случай с одним головотяпом, носившим бутылку с нитроглицерином в нагрудном кармане пиджака, пока та не сдетонировала от тепла его же собственного тела, убив его самого, еще троих людей и лошадь на одной из улиц Петербурга. Бутыль с нитроглицерином обязательно взорвется, если ее разбить, уронить на пол, потрясти или просто сильно дернуть.

С необычайной осторожностью Феликс опустил в таз пустую, чистую бутылку и ждал, когда взрывчатая жидкость медленно заполнит ее. Когда бутыль наполнилась, он закрыл ее, проверив, не осталось ли нитроглицерина между горлышком бутылки и стеклянной пробкой.

В миске же осталось немного смеси. Разумеется, ее нельзя было просто вылить в раковину.

Феликс подошел к кровати и взял подушку. По всей видимости, она была набита чем-то хлопчатобумажным. Проделав в ней маленькую дырку, он вытащил клочок содержимого. Там были обрезки тряпья и немного пера. Он вывалил часть набивки в таз с оставшимся нитроглицерином. Хлопчатая смесь хорошо его впитала. Тогда Феликс вывалил еще набивки, пока вся жидкость не поглотилась ею, затем скатал все в шар и завернул в газету. Получилось нечто более основательное, вроде динамита - собственно, это и был динамит. Он взорвется не так резко, как жидкая смесь. Чтобы взорвать такую бомбу, надо было поджечь газету, хотя это и не гарантировало успеха: что на самом деле было нужно, так это бумажная соломинка, наполненная порохом. Однако, Феликс не собирался применять динамит, ему необходимо было действовать наверняка и быстро.

Он снова вымыл и высушил таз. Заткнув раковину пробкой, наполнил ее водой и осторожно опустил туда бутыль с глицерином, чтобы остудилась.

Поднялся наверх и отдал Бриджет ее миску.

Вернулся к себе вниз и посмотрел на приготовленную бомбу в раковине. Подумал про себя: 'Я не боюсь. Весь этот день я не испытывал страха перед смертью. Страх мне по-прежнему неведом'.

Это обрадовало его.

Он вышел из дома и направился в отель 'Савой' на разведку.

Глава 7

Уолден заметил, что за чаем и Лидия, и Шарлотта сидели притихшие. Он тоже был задумчив. Беседа текла вяло.

Переодевшись к ужину. Уолден сидел в гостиной, потягивая шерри, и ждал, когда к нему спустятся жена и дочь. Они были приглашены на званый ужин к семейству Понтедерви. Вечер был такой же теплый, как и накануне. Пока что хоть погода этим летом удалась на славу.

Заточение Алекса в отеле 'Савой' нисколько не ускорило неспешный ход переговоров с русскими. Алекс был ласков как котенок, но и как котенок же обладал удивительно острыми губами. Уолден изложил ему контрпредложение международный контроль над выходом из Черного моря в Средиземное. Алекс коротко ответил, что этого недостаточно, так как в случае войны, а именно тогда проливы приобретут особую важность, ни Британия, ни Россия при всем их желании не смогут помешать Турции закрыть их. России необходимо было не только право прохода через проливы, но и сила для осуществления этого права.

Пока Уолден и Алекс спорили о том, как сделать так, чтобы Россия обладала этой силой, немцы закончили расширение Кильского канала, стратегически очень весомого проекта, дающего возможность их дредноутам после боев уходить из Северного моря в тихую Балтику. Кроме того, золотые запасы Германии достигли рекордного уровня благодаря финансовым операциям, что заставило Черчилля поспешить в мае с визитом к Уолдену. Германия, как никогда, была подготовлена к войне, и с каждым прошедшим днем англо- российский союз становился все более необходим. Но Алекса отличала необычайная выдержка - он не хотел спешить с уступками.

По мере того, как Уолден больше узнавал о Германии, ее промышленности, администрации, армии и природных ресурсах, он все яснее понимал, что у той есть все шансы стать вместо Британии самой сильной страной в мире. Лично его мало волновало, была ли Британия первой, второй или даже девятой, лишь бы она была свободной. Он любил Англию. Гордился своей страной. Ее промышленность давала работу миллионам, а ее демократия служила примером остальному миру. Граждане ее становились все образованнее, и как следствие, все больше людей получало право голоса. Даже женщины, рано или поздно, получат его, в особенности, если перестанут бить окна. Он любил ее поля и холмы, оперу и мюзик-холл, яркое неистовство столицы и медленный, спокойный ход сельской жизни. Гордился ее изобретателями, драматургами, предпринимателями и ремесленниками. Англия была чертовски превосходная страна, и никаким тупоголовым пруссакам не удастся погубить ее: он, Уолден, этого не допустит.

Но его все время беспокоила мысль, а в состоянии ли он не допустить этого. Он задумался, достаточно ли хорошо он понимал современную Англию с ее анархистами и суфражистками, с ее правительством, возглавляемым такими смутьянами, как Черчилль и Ллойд-Джордж, подрываемую усилившейся лейбористской партией и все крепнущими профсоюзами. Во главе страны по-прежнему стояли люди из круга Уолдена: жены составляли высший свет, а мужья - касту сильных мира сего, но страной уже нельзя было управлять по-старому. Иногда Уолдена охватывало ужасно гнетущее чувство, будто буквально все выходит из-под контроля.

Вошла Шарлотта, напомнив ему, что в настоящее время, видимо, не только политика начала ускользать от его хватки. На дочери все еще было платье для чая. Уолден сказал:

- Нам скоро уходить.

- Я бы хотела остаться дома, - проговорила она. - У меня немного разболелась голова. - Если сейчас же не предупредить повариху, то у тебя не будет горячего ужина.

- Мне он и не понадобится. Я лишь перекушу у себя в комнате.

- Ты слишком бледна. Выпей стаканчик шерри, это прибавит тебе аппетита.

- Хорошо.

Она села, и он налил ей шерри. Передавая стаканчик, он сказал ей:

- У Энни теперь есть работа и дом.

- Я рада, - холодно ответила она.

Он набрал в легкие побольше воздуха.

- Должен сказать, что в том деле я был не прав.

- О! - изумленно протянула Шарлотта.

'Разве это такая редкость, что я признаюсь в своих ошибках?' - удивился он про себя. И продолжил:

- Конечно, я не знал, что ее... молодой человек сбежал в моряки, а ей было стыдно возвращаться к матери. Но мне следовало бы все выяснить. Как ты совершенно справедливо заметила, я в ответе за эту девушку.

Ничего не говоря, Шарлотта села рядом с ним на диван и взяла его руку. Это растрогало его. Он сказал:

- У тебя доброе сердце, и надеюсь, оно всегда останется таким. Позволено ли мне будет надеяться, что в дальнейшем ты научишься выражать свои благородные чувства немного более... сдержанно?

Она посмотрела ему в глаза:

- Я постараюсь, папа.

- Я часто задумывался, а не слишком ли мы тебя оберегаем? О, разумеется, в вопросах воспитания главной была твоя мама, но должен сказать, что я почти всегда с ней соглашался. Некоторые люди считают, что детей не следует оберегать от того, что называется правдой жизни, но таких людей немного, и они весьма грубые натуры.

Некоторое время они молчали. Как это обычно водилось. Лидия ужасно долго одевалась к ужину. Уолдену еще многое хотелось сказать Шарлотте, но он боялся, что ему не хватит решимости. В уме он перебрал множество вступлений, но все они лишь усугубляли неловкость Тихая и спокойная, дочь сидела рядом с ним, а он в это время думал, догадывалась ли она, какие мысли его сейчас обуревали.

В любую минуту могла войти Лидия 'Теперь или никогда', - решил он. Откашлявшись, он начал.

- Ты выйдешь замуж за порядочного человека и вместе с ним узнаешь о всяких таких вещах, которые сейчас тебе не совсем понятны и, вероятно, вызывают беспокойство.