- Какой позор семье, - продолжал Джордж. - Теперь никто из Блумфилдов в течение двух-трех поколений не появится при дворе.

- Скучать о них мы не будем.

- Нет, конечно.

Тут Уолден увидел, как сквозь толпу к ним пробирается Черчилль. Он уже написал Черчиллю о своей беседе с Алексом и с нетерпением ждал, когда они обсудят следующий их шаг, но не здесь же. Он отвернулся в надежде, что Черчилль поймет его намек. Но его расчет, что столь тонкий ход сработает, отнюдь не оправдался.

Склонившись над стулом Уолдена, Черчилль спросил:

- Не могли бы мы перемолвиться парой слов?

Уолден взглянул на своего брата. На лице Джорджа был написан ужас. Сдержанно посмотрев на него, Уолден встал.

- Пройдем в картинную галерею, - сказал Черчилль. Уолден проследовал за ним.

Черчилль сказал:

- Полагаю, вы тоже готовы обвинить либеральную партию в том, что эта суфражистка выступила с протестом.

- Полагаю, что так оно и есть, - сказал Уолден. Но вы ведь хотите поговорить совсем о другом.

- Вот именно.

Оба мужчины зашагали бок о бок вдоль длинной галереи.

- Мы не можем признать Балканы сферой российского влияния, - сказал Черчилль.

- Я как раз боялся, что вы скажете именно это.

- Зачем им нужны Балканы? То есть, если отвлечься от всей этой чепухи о сочувствии борьбе славян за независимость.

- Они хотят получить проход в Средиземное море.

- Это было бы в наших интересах, будь они нашими союзниками.

- Совершенно верно.

Дойдя до конца галереи, они остановились. Черчилль сказал:

- Нет ли какой-нибудь возможности предоставить им этот проход, не перекраивая карты Балканского полуострова?

- Я как раз думал об этом.

Черчилль улыбнулся.

И у вас есть контрпредложение.

- Да.

- Выкладывайте же его.

Уолден сказал:

- Сейчас мы говорим о трех водных бассейнах: Босфоре, Мраморном море и Дарданеллах. Если мы предоставим им эти водные пути, им не нужны будут Балканы. Предположим, мы объявим проливы между Черным и Средиземным морями международными водами, свободными для захода судов всех стран под совместную гарантию России и Англии.

Черчилль вновь зашагал, медленно, вдумываясь в услышанное. Уолден шел рядом, с нетерпением ожидая ответа.

Наконец, Черчилль произнес:

- В любом случае этот водный путь должен стать международным. Ваш план состоит в том, чтобы мы предложили это в качестве уступки, хотя на самом деле, нам только это и надо.

- Да.

Черчилль посмотрел на него и усмехнулся.

- Когда дело доходит до хитростей в духе Маккиавелли, то с английской аристократией никто не сравнится. Хорошо. Так и действуйте, предложите этот план Орлову.

- А вы не хотите сообщить об этом Кабинету министров?

- Нет.

- Даже министру иностранных дел?

- Только не на данной стадии. Русские, наверняка, захотят уточнить предложение - они, по меньшей мере, захотят узнать, каковы же будут гарантии - так что я свяжусь с Кабинетом только, когда соглашение будет полностью обговорено. - Прекрасно, - Уолдену стало интересно, насколько же вообще Кабинет министров был посвящен в их с Черчиллем план. Черчилль тоже умел быть Маккиавелли. Что за сложная интрига плелась там?

Черчилль спросил:

- А где сейчас Орлов?

- Ужинает с дипломатами.

- Пойдемте и скажем ему прямо сейчас.

Уолден покачал головой, а про себя подумал, что правы были люди, обвинявшие Черчилля в импульсивности.

- Нет, момент неподходящий.

- Мы не можем ждать подходящего момента, Уолден. У нас каждый день на счету.

Не тебе меня стращать, подумал Уолден, а вслух сказал:

- Предоставьте судить об этом мне, Черчилль. Завтра утром я выскажу наше предложение Орлову.

Черчиллю явно хотелось бы поспорить, но он сдержался и сказал:

- Думаю, Германия не объявит нам вечером войну. Ну, хорошо, - он взглянул на часы. - Я ухожу. Держите меня в курсе дела.

- Непременно. Всего хорошего.

Черчилль пошел вниз по лестнице, а Уолден вернулся в зал для ужина. Прием заканчивался. Король с королевой удалились, гостей всех попотчевали, так что оставаться дольше было незачем. Собрав свою семью, Уолден повел их вниз. Там, в огромном зале, они встретились с Алексом.

Когда дамы прошли в гардероб, Уолден попросил одного из служителей вызвать его карету.

В общем и целом, думал он, поджидая ее, вечер прошел весьма успешно.

* * *

Аллея Молл напомнила Феликсу улицы старой Москвы неподалеку от Манежа. Широкая, прямая, она тянулась от Трафальгарской площади до Бугингемского дворца. На одной стороне располагались величественные здания, включая и дворец Сент-Джеймс. На другой - парк Сент-Джеймс. Почти половина Молла была занята каретами и автомобилями сильных мира сего, кучера и шоферы которых, позевывая, дожидались, когда же их подзовут ко дворцу забрать хозяев.

Экипаж Уолдена дожидался его со стороны парка. Кучер, в розово-голубой ливрее рода Уолденов, стоял позади лошадей, читая газету при свете фонарика от кареты. В темноте парка, в нескольких ярдах от него за ним наблюдал Феликс.

Он был в отчаянии. План его рушился.

Он не понял разницы между английскими словами 'кучер' и 'лакей' и из-за этого ошибочно воспринял смысл объявления в 'Таймс' о вызове экипажей. Он решил, что кучер будет дожидаться своего хозяина у ворот дворца, а когда тот появится, помчится за экипажем. Вот в этот момент Феликс и думал напасть на кучера, отобрать у него ливрею и самому подъехать с каретой ко дворцу.

Получилось же, что кучер все время оставался около экипажа, а у ворот дворца стоял лакей. Когда понадобится экипаж, лакей побежит за ним, а затем оба они вместе с кучером приедут за своими хозяевами. Таким образом, Феликсу предстояло справиться с двумя мужчинами, а не с одним, и трудность состояла в том, что сделать это надо было потихоньку, чтобы никто из сотен других слуг, ждущих на Молле, не заметил бы ничего подозрительного.

Он понял свою ошибку пару часов назад и с тех пор беспокойство не покидало его. Он пристально следил за кучером, то болтающим со своими приятелями, то рассматривающим стоящий рядом 'Роллс-Ройс', то затеявшим какую-то игру в монеты, то протирающим окна кареты. Возможно, было бы разумнее вообще отказаться от задуманного плана и совершить покушение на Орлова в другой день. Но Феликс не мог смириться с этой мыслью. Во-первых, не было никакой уверенности, что представится другой, столь же удачный, случай. Во-вторых, Феликс хотел убить его именно теперь. Он уже предвкушал, как раздастся звук