— Нужно что-то сделать с офицером.
— А именно?
— Он еще не ел. Пригласите его к себе на обед.
— О, благодарю за такое общество!
— Прошу вас, не отказывайтесь, сделайте добро деревне! Его нужно накормить и напоить. Умоляю вас!
Рамасо прав.
Я не должен уклоняться от неприятного долга. Положение, которое я занимаю в Амбинанитело, обязывает меня пригласить начальника отряда. Не знаю только, что повар Марово приготовил к обеду. Зовем его.
Все в порядке: курица, рис, овощи, кофе, сухари, джем и свежие фрукты.
— А что есть из напитков? — спрашивает Рамасо.
— Ром и перно.
— Прекрасно. Напоите его как следует.
Учитель хочет убежать. Я задерживаю его.
— Я приглашу офицера при одном условии: если вы и Раяона пообедаете вместе с нами.
Рамасо качает головой.
— Неизвестно, — отвечает с озабоченной улыбкой, — захочет ли он сидеть за одним столом с туземцами.
— Плевать я хотел на его желания!
— Но не мы! Ведь все дело в том, чтобы его не раздражать. Наоборот. Хорошо, я нашел выход: мы придем, но посидим у стены, будто уже пообедали. Хорошо?
— Ладно!
— Еще одно, к вашему сведению, — шепчет Рамасо. — В отношении Марово не беспокойтесь.
— Как это понимать?
— Он предупрежден: если скажет хоть одно слово, распрощается с жизнью.
— А не придаете ли вы ему слишком большое значение? Ведь он страшный тупица!
— Тупица не тупица, а навредить может.
В конце разговора с учителем в дверях появились возбужденные Бецихахина и Веломоди, подают какие-то веселые знаки. Мальчик поднимает руки в уровень с лицом, держит их на определенном друг от друга расстоянии, хочет показать что-то большое, больше, чем кокосовый орех. Меня раздражают их смешки. Сейчас не время для веселых развлечений.
Когда Рамасо ушел, Бецихахина подбегает ко мне, снова поднимает маленькие ручонки и хвастливо говорит:
— Вот такой!
— Что — такой? — гаркнул я, рассердившись не на шутку.
— Поди, вазаха, посмотри! — просит он и тянет меня за рукав.
Я резко, почти грубо вырываюсь из его рук и кричу:
— Оставь меня в покое! Некогда сейчас!
Слишком резкий голос, слишком резкое движение! У обоих мгновенно исчезла улыбка. Бецихахина мрачно опустил голову, Веломоди грустно поникла.
Я зол на себя и беру себя в руки. Как я мог поступить так нехорошо с преданными существами! Хочу исправить ошибку.
— Пойдем, покажешь мне! — говорю извиняющимся тоном.
Они ведут меня на веранду. Догадываюсь, что речь идет о бабочке, которая сегодня утром вылупилась из куколки. Бабочка действительно превратилась в великолепный, громадный, яркий экземпляр. Я смотрю на нее ослепленный: здесь совсем другой мир, он не похож на тот, в котором молокосос-офицер — хозяин жизни и в котором убивают скромного певца легенд и даже после смерти мстят ему, сжигая его дом.
Какая красота! С восхищением смотрю на бабочку.
В приливе чувств целую Бецихахину в коричневую щечку и обнимаю Веломоди: мы счастливы.
— А теперь оставьте меня! — говорю, просияв, и тороплюсь вернуться к своим обязанностям. — А ты, Веломоди, помоги мне!
Велю повару немедленно накрывать на стол. В это время приходит староста Раяона и сообщает, что подпоручик благодарит за приглашение и вскоре прибудет. Потом шеф кантона торжественным полушепотом спрашивает:
— Помните, вазаха, тот день, когда мы разговаривали у вас на политические темы?
— Мы не раз говорили об этом.
— Правильно. Но я имею в виду беседу, когда был врач Ранакомбе и учитель Рамасо провозглашал свой план будущего строя на Мадагаскаре?
— А, тогда!
— Вы припоминаете?
Раяона впивается в меня горящим взглядом и, видно, безумно хочет, чтобы я вспомнил подробности.
— Вы помните, как Рамасо говорил о разрушении существующего строя и передаче власти в руки крестьян? Как враждебно высказался о так называемой мальгашской буржуазии? Как выкладывал свои революционные, большевистские взгляды?
— Вы к чему клоните, Раяона?
— Но ведь вы не опровергаете того, что он действительно так говорил?
— К чему вы клоните?! — повторяю.
— Я хочу вас представить властям как свидетеля, который слышал, что Рамасо говорил все это.
— Ра-я-о-на!!! — прошипел я возмущенно. — Вы что, сошли с ума?
Повар Марово вносит тарелки. Раяона подает мне знаки, что при нем не хочет говорить. Когда мы снова остались одни, шеф кантона продолжает не то с покорной, не то с хитрой улыбкой:
— Не удивляйтесь, вазаха! Своя шкура ближе всего, а здесь дело касается шкуры.
— Слишком сгущаете краски!
— Нет! Ваш повар — доносчик, это все знают. Он вынюхивает и сообщает или хочет сообщить шефу дистрикта все, что услышит. Для собственной безопасности я должен заявить властям о большевистских взглядах учителя.
— А почему вы говорите мне все это?
— Как почему? Вы, вазаха, должны сыграть здесь важную роль. Я прошу, когда вас вызовут власти, повторить им всю правду о том, что говорил тогда Рамасо.
Меня точно обухом по голове ударило. На секунду от возмущения у меня отнялся голос. Я окинул старосту кипящим от ярости взглядом.
— Всю правду, ни больше ни меньше? — медленно цежу каждое слово.
— Да, да, вазаха!
— А вы не помните, какое впечатление создалось у Ранакомбе от болтовни учителя? «Утопия»! Так ведь он сказал?
— Верно, верно!
— Он назвал это утопией. Но то, что я во время этой беседы услышал от вас и из уст Ранакомбе, отнюдь не было утопией, наоборот, вы высказали вполне реальный план, как из Мадагаскара, окажем прямо, выгнать французов.
Раяона изумленно качает головой и хочет возразить. Я не даю ему заговорить.
— Не искажайте факты! Это было так! Вы хотите, чтобы я сказал правду властям? Хорошо, я расскажу, но только всю правду, и тогда неизвестно, кому будет хуже: вам или Рамасо. Вы хотите потопить учителя, чтобы выгородить себя. Не выйдет, я не допущу такой несправедливости…
Я так взволнован и говорю так убедительно, что Раяона заколебался. Он живо представил грозящую ему опасность: попасть в яму, которую он приготовил для другого. Заметив его колебания, я хочу
