Подпоручик сдался. Поколебавшись, отдал удостоверение.
Уходя, я заметил, как лицо Рамасо на мгновение осветилось радостью.
СМЕРТЬ МАНАХИЦАРЫ
Мужчины Амбинанитело, согнанные во двор старосты, все еще ждут чего-то, сидя либо лежа на земле. Многие спрятались в тени кокосовых пальм, но для всех не хватило места, и остальные страдают на солнцепеке.
В деревне время от времени раздаются окрики солдат, перетряхивающих хижины.
К моему столу неслышно подошла Веломоди и, нежно тронув меня, шепчет:
— Вазаха! Червяк!
В ее голосе, хотя и приглушенном, слышится возбуждение.
— Что с тобой? — спрашиваю, встревоженный.
— Червяк появился! — отвечает девушка.
Рядом стоит ее братишка Бецихахина, мой старательный охотник за цурами и другими привлекательными созданиями; нашествие солдат застало его в моей хижине. Раздраженный неокладным объяснением сестры, мальчик слегка ее отталкивает и говорит:
— Бабочка появилась! Из той большой куколки, помнишь! Пойдем покажу тебе.
Идем на солнечную сторону веранды, где две недели назад мы прикрепили веточку с громадным коконом; мальчик нашел его на опушке леса. И вот из кокона вылупилась бабочка. Крыльев еще нет, пока только какие-то некрасивые култышки, но зато мощное туловище. Пройдет час-два, и вырастут крылья; какие они будут?
Трое сердец забились сильнее. На время тайна природы отвлекла нас от мирских горестей этого дня. Но, увы, только на время.
Люди во дворе чем-то сильно взволнованы, послышался шепот беспокойства.
— Манахицара! — слышу со всех сторон, точно бьют в набат. — Манахицара!
— Что там такое? Что с ними? — спрашиваю Веломоди.
— Что-то нехорошее, — отвечает она, как всегда с трудом подбирая слова. — Манахицара… Манахицара остался в деревне.
— Он не пришел сюда с другими мужчинами?
— Нет. Это плохо.
Ох, плохо, плохо… Что ты наделал, Манахицара, дорогой друг! Разве ты не хотел жить, ты — скромный сочинитель легенд, сокровищница неисчерпаемых рассказов, певец мифических бабакутов?
Манахицара знал сотни всевозможных историй и умел, как никто другой, красиво рассказывать их. В любую минуту он готов был одарить каждого своими неисчерпаемыми познаниями. Сколько раз просил меня послушать его и записать. Сознавая ценность этих умных сказаний, я записывал только некоторые, остальное откладывал, зная, что пока я в Амбинанитело, Манахицара всегда охотно поможет. Я ошибся. Сокровища милого безумца погибли навсегда.
Сорок лет жил Манахицара среди мирных рисовых полей, боялся духов, увлекался своими легендами. Уважал власть, избегал опасностей, не искал приключений, не был заносчивым.
У него был двадцатилетний сын. Он работал в Анталахе, бежал вместе с другими из тюрьмы и оказался в Амбинанитело. Появление сына вывело Манахицару из равновесия, нарушило весь распорядок жизни. Никто из соседей не мог понять, почему он не послушал разумного совета учителя Рамасо и не отправил сына вместе со всеми беглецами в лес; Манахицара укрыл его в роще за своей хижиной. Он также нарушил беспрекословный приказ офицера и не явился со всеми мужчинами во двор старосты и остался в своей хижине.
Вдруг в селении грянули винтовочные выстрелы. Все во дворе и в хижинах с ужасом повскакали с мест. Из дома старосты выбежал подпоручик. Выстрелы все еще гремят, иногда одиночные, иногда по два и даже по три сразу — враждебные, смертоносные голоса, направленные против кого-то из жителей деревни. Но против кого?
— Что творится? — дрожат во дворе мальгаши с застывшими душами и свинцовыми лицами. — Что творится?
— Капрал Али! — резкий крик офицера пронзает воздух.
Но капрала Али нет поблизости.
К подпоручику подбегает солдат из караула и докладывает, что капрал Али в деревне.
Али там, откуда раздаются выстрелы.
Так что же случилось? Несколько минут назад солдаты обнаружили в хижине упорствующего Манахицару и разыскали ненадежно спрятанного сына, который пытался бежать сквозь заросли бананов.
— Огонь! Стрелять! — закричал капрал Али, находившийся рядом.
Несмотря на стрельбу сенегальцев, сын Манахицары продолжал бежать, солдаты за ним.
Тогда Манахицара выскочил из хижины на помощь сыну. Широко расставил руки, стараясь преградить преследователям дорогу. Ближе всех был Али. Не задумываясь, он выстрелил из револьвера. Смертельно раненный в голову, мальгаш с тихим стоном опустился на землю. А сын все мчался сквозь рощи и сады к лесу. Солдаты неслись за ним и стреляли. Не попали.
Он был впереди солдат метров на сто, влетел в лес и там искусно укрылся; погоня потеряла его след, искали его полчаса, но не нашли.
Рассвирепевший от неудачи капрал Али велел поджечь хижину Манахицары, а его труп притащить во двор старосты. Когда капрал докладывал подпоручику о случившемся, черный столб дыма, вознесшийся к небу, возвестил о свершившейся каре.
— Бездельники! — громил подпоручик капрала и его людей. — Держали его почти в руках и упустили! Бездари!
Он приказывает возобновить погоню и посылает на розыски почти всех солдат. Но дебри Амбинанитело покровительствуют беглецам. Многие века добрый лес помогает жителям долины, которые обращаются к нему за помощью. Сенегальцы напрасно безумствовали в зарослях. Даже бешенство Али не помогло.
А во дворе лежит мертвый Манахицара. Лицо его так же спокойно, как и при жизни, смерть только немного искривила сжатые губы. Его красивые глаза всегда пылали огнем. Они и сейчас полуоткрыты, и в них застыло такое кроткое выражение, точно они увидали новую легенду о бабакутах.
Кровь из раны на лбу разлилась вокруг и присохла. Большие, с металлическим блеском мухи роятся над трупом. Брат Манахицары сидит рядом и отгоняет их.
НЕПРИЯТНЫЙ ОБЕД
Учитель Рамасо великолепно все устроил, за исключением прискорбного и непредвиденного случая с Манахицарой. Облава не дала никаких результатов. Ничего подозрительного солдаты не обнаружили, никто из допрошенных не видел беглецов.
Миновал полдень, допрос продолжается. Хижина Манахицары сгорела дотла, и дым развеялся. Так как хижины в Амбинанитело стоят на расстоянии примерно сорока шагов друг от друга, пожар не перекинулся на другие строения. Но офицер, обозленный неудачей, грозится сжечь всю деревню.
В какой-то момент влетает в мою хижину учитель Рамасо.
— У меня к вам большая просьба, — говорит он торопливо.
— Я слушаю!
