признания и говорит, что черепа, должно быть, принадлежат «моей жене и ее сестре», зная (как он написал), что это неправда, поскольку в то время он был недавно женат и у него не было причин для желания смерти жены. Напротив, в действительности Юнг был женат тогда уже шесть лет, только что избавился от назойливой Шпильрейн и был с женой в натянутых отношениях. Но сон очень удачно подходил для того, чтобы умалить достоинства Фрейда. Идея о женах и их сестрах, возможно, даже являлась жестоким намеком на предполагаемый адюльтер Фрейда с Минной.
Когда читаешь об этих видениях аналитиков, создается впечатление, что заглядываешь в их душу. Но эта информация неполна и слишком предвзята даже для биографии, которая всегда основывается на неполных и предвзятых сведениях. Рассматриваемые события часто оказываются просто эмоциональными состояниями, описание которых в глазах читателя ни к чему не приводит. Мы заглядываем в их личную жизнь, ничего этим не добиваясь. Фрейд ссылается на какую-то личную беседу, когда пишет Юнгу после американского приключения: «Мое бабье лето, о котором мы говорили во время путешествия, печально увяло под давлением работы», — и добавляет: «Я примирился с мыслью о том, что я стар». Это вершина какого айсберга? Имел ли Фрейд в виду под «бабьим летом» ту свободу, которую он почувствовал, когда у Марты (в августе 1909 года ей исполнилось сорок восемь) прошел климакс? До нас дошло всего несколько слов, а об остальном можно только догадываться.
Они приплыли в Нью-Йорк, и, когда корабль подходил к берегу, Фрейд якобы повернулся к Юнгу и сказал: «Неужели они не знают, что мы везем им чуму?» Газеты незамедлительно сообщили о прибытии профессора «Фрейнда».
Торжество в университете должно было начаться больше чем через неделю, и компания провела почти все это время в Нью-Йорке, а Брилл был их экскурсоводом. Он жил в районе Центрального парка, который Фрейд счел «лучшей частью города». С тех пор там живут и работают психоаналитики.
Они осмотрели еврейский квартал в нижнем Ист-Сайде и Китайский квартал рядом с ним, посетили Метрополитен-музей, побывали в кино (с большим комфортом, чем в Риме на открытом воздухе), Американский музей естественной истории, сумасшедший дом, а также Кони-Айленд, где ярко освещенные аллеи нового луна-парка затмевали сады Пратера. Все трое страдали от хронического несварения желудка и диареи.
Фрейд взял на прокат автомобиль, чтобы навестить сестру Анну и ее мужа Эли Бернейса, которые жили в Морнингсайд-Хайтс, возле Колумбийского университета. Эли теперь разбогател, но это не сделало его более приятным в глазах шурина, попрежнему считавшего его банкротом, волокитой и уклоняющимся от армии. Дома Фрейд никого не застал и предположил, что Анна с детьми куда-то уехала. «Для одного же Эли, который, наверное, где-то в городе, — писал он семье, — я не сделаю ни шага».
Как раз неподалеку от Колумбийского университета, после того как Брилл показал им психиатрическую клинику при университете, где он работал, произошла одна пренеприятнейшая сцена. Они — Фрейд и Юнг, а также, возможно, Ференци и Брилл — были на Риверсайд-драйв (дороге вдоль реки Гудзон) или возле нее. Компания восхищалась видом на высокие горы Нью-Джерси. Фрейд не сдержал позыва и намочил брюки. Рассказал эту историю Юнг, не в своих мемуарах, написанных в 1961 году, а за десять лет до того, в разговоре с профессором Солом Розенцвейгом из Торонто, который впоследствии использовал это в своей книге, опубликованной сорок один год спустя. Розенцвейг добавил, что Юнг «похоже, получал особое удовольствие от разоблачений Фрейда».
В рассказе Юнга не было подробностей о самом казусе, но он сообщил, что Фрейд боялся повторения инцидента в университете Кларка. Юнг предложил проанализировать его и попытаться определить, какая за этим кроется психическая проблема. Юнг считал, что виноваты амибиции — позыв помочиться представлял собой инфантильную попытку привлечь внимание людей к своей персоне.
Сам Фрейд в 1908 году замечал о связи между недержанием мочи (например, ночью) и амбициями. Но он отрицал в разговоре с Юнгом, как и обычно, что ему свойственна амбициозность. По мере продолжения анализа (где это было, сколько раз, как долго?) Фрейд рассказал ему о сне, для толкования которого Юнгу потребовалась какая-то личная информация. Тот отказался ее предоставить, поскольку это означало бы утрату авторитета. Очевидно, это был тот самый сон на борту «Джорджа Вашингтона», который Юнг описывает в «Воспоминаниях» в 1961 году, не упоминая об инциденте с мочевым пузырем. В разговоре с Розенцвейгом Юнг характеризует Фрейда с отрицательной стороны дважды: он становится уклончивым слабым стариком, который имеет большие амбиции, а сам не в состоянии контролировать собственный организм.
«В разговоре с Джоном Биллински, который якобы произошел в 1957 году, Юнг рассказал, что Фрейду во время этого путешествия снился он сам. Марта и Минна, и добавил, что у Фрейда были „психосоматические проблемы, и ему, например, приходилось мочиться каждые полчаса“. Туалетные привычки очень немногих великих людей получили такую безжалостную огласку.»
Эта история вполне вероятна. Сам Фрейд признавался, что у него проблемы с мочеиспусканием, связанные, по его словам, с гипертрофией простаты — увеличением предстательной железы, которое бывает у мужчин среднего и пожилого возраста и заставляет их часто мочиться. Впоследствии его проблемы усугубились. В разговоре с Джонсом (дата неизвестна) он винил Америку, где испытывал большие неудобства: «Они ведут вас через целые мили коридоров, и в конце концов вы оказываетесь на самом нижнем этаже и встречаетесь с 'мраморным дворцом' — как раз вовремя».
Пожилые люди, зная, что частые посещения туалета — признак надвигающейся старости, неохотно демонстрируют свою слабость в компании тех, кто моложе. Среди тех, кто сопровождал Фрейда у Риверсайд-драйв, еще никто не достиг возраста, в котором появляются проблемы с простатой. Возможно, из гордости Фрейд упустил возможность сходить в туалет в Колумбийском университете — отсюда и неприятные последствия полчаса спустя. Едва ли это связано с какой-то психологической трагедией. Впрочем, именно в такие игры Фрейд сам научил играть аналитиков.
Эрнест Джонс, который на некоторое время уезжал в Европу на конференцию, присоединился к ним на Манхэттене два дня спустя после посещения Фрейдом Колумбийского университета. В тот же вечер, 4 сентября, они отправились на многопалубном пароходе вниз по Лонг-Айленд-Саунд до реки Фолл, а оттуда поездом в Бостон и затем в Вустер, где на торжества уже собирались ученые самых разных специальностей.
Американцы интересовались психологией. Уже существовала «бостонская школа» психотерапии — это была эклектичная группа, более разрозненная, чем любая лондонская группа. Обычные люди тоже интересовались новыми идеями в психологии (и «науке» вообще), многие интеллектуалы в отличие от британцев не видели вреда в том, чтобы газеты и журналы распространяли эти новые идеи. В Великобритании считали, что упрощенные пересказы научных достижений для непрофессионалов приносят больше вреда, чем пользы, — уж лучше снисходительно молчать. В Америке к журналистике относились без презрения. Фрейд привлек интерес и специалистов, и неспециалистов.
Он впервые встретился с выдающимися американцами, которые восприняли его идеи всерьез. Уильям Джеймс, ведущий психолог страны, приехавший туда в конце недели, был настроен скептически, но не скрывал своего любопытства. Этот странный человек, склонный к мистицизму, интересующийся спиритизмом и страдающий от сексуальных проблем, сказал, что приехал в университет Кларка, чтобы «посмотреть, каков из себя Фрейд». Хозяин, Г. Стэнли Холл, был уже наполовину обращен в истинную веру.
Еще одним многообещающим новичком в Вустере на этой неделе стал гарвардский профессор неврологии Джеймс Джексон Путнам, который начал склоняться к психоанализу в шестьдесят три года. (Пожилые американцы были более восприимчивыми к новому, чем пожилые европейцы; Уильяму Джеймсу было шестьдесят семь.) Путнам, который признался, что, впервые прочитав Фрейда, почувствовал отвращение, под влиянием Джонса попробовал пересмотреть свою точку зрения. Джонс, младше его более чем в два раза, смягчил старика во время приезда в Бостон в начале того же года. Джонс нашел его «милым стариком, слабым, вежливым, образованным, начитанным, идеалистичным, но легко поддающимся влиянию».
Встреча с Фрейдом в Вустере довершила начатое Джонсом, хотя в конце концов он предпочел другую версию психоанализа. Он видел в анализе средство усмирить бессознательное и привить ему мораль, практически улучшить характер человека. Его взгляды на человеческую природу в общем были более оптимистичными, как позже у многих других американских аналитиков. Но его искренность подкупала —
