добраться, — я напишу в британское посольство и все им выложу.

— Не думаю, что они придут в восторг. Когда выяснят, что какой-то горе-влюбленный жаждет использовать их авторитет в своих целях. — И быстро, точно застеснявшись нелепости собственной угрозы, продолжил: — А теперь вот что. Два члена труппы хотят с вами попрощаться. — Отошел к углу колоннады.

— Катрин!

Повернулся ко мне.

— Мария, естественно, далеко не простая греческая крестьянка. — Но я не дал сбить себя с толку. И опять набросился на него:

— Кроме всего прочего, у Жюли… даже если вы сказали о ней правду… хватило бы смелости сообщить мне все это самой.

— Подобные сцены характерны для старой драматургии. Для новой — нет.

— К новой драматургии Жюли не имеет отношения.

— Может, как-нибудь потом вы с ней и повстречаетесь. Вот тогда и предавайтесь своим мазохистским утехам.

Нашу перебранку прервало появление Марии. Все та же морщинистая старушка; но одета в элегантный черный костюм с позолоченной гранатовой брошью на отвороте. Чулки, туфли с зачатками каблуков, немного пудры и румян, губная помада… ни дать ни взять зажиточная шестидесятилетняя хозяйка, каких часто видишь на центральных улицах Афин. Она остановилась передо мной, слабо улыбаясь: сюрприз, фокус с переодеванием. Кончис сухо посмотрел на меня.

— Это мадам Катрин Атанасулис, ее амплуа — роли крестьянок. Давняя моя помощница.

Он бережно поддержал ее за локоть, и она подошла ближе. Неловко развела руками, словно сожалея, что так нагло меня обманывала. Я посмотрел на нее — холодно, в упор: комплиментов ты не дождешься. Протянула руку. Я не шевельнулся. Помедлив, старательно присела.

— Les valises? — спросил Кончис.

— Tout est pret. — Она не сводила с меня глаз. — Eh bien, monsieur. Adieu[92].

Ретировалась столь же достойно, как появилась. Меня понемногу одолевало ошеломление, а от него и до отчаяния недалеко. Я знал: Кончис врет; но врал он до того вдохновенно, до того мастерски… не давая мне передохнуть, повернулся к гравийной площадке.

— Ладно. Вон идет Джо. Мы это называем дезинтоксикацией.

С пляжа по тропе поднимался негр в модном костюме кофейного цвета, в розовой рубашке, в галстуке, в темных очках. Завидев нас, помахал рукой и направился через площадку; Кончису улыбнулся широко, мне — уголком рта, как от сердца оторвал.

— Это Джо Харрисон.

— Салютец.

Я не ответил. Он покосился на Кончиса, протянул мне руку.

— Извини, приятель. Шеф так распорядился.

Он не из Вест-Индии — из Америки. И эту руку я как бы не заметил.

— Старались вы вовсю.

— Ах, ну да, да, — все мы, черномазые, только что с дерева слезли. Обзывайте нас евнухами, нам это божья роса. — Он говорил беззаботным тоном, будто не придавал нашей недавней стычке никакого значения.

— Я не хотел вас обидеть.

— Ладно, проехали.

Мы настороженно посмотрели друг на друга, и он обернулся к Кончису:

— Сейчас заберут вещи.

— Еще кое-что наверху есть, — сказал Кончис. И мы с Джо остались вдвоем. По тропе поднялись матросы, четверо или пятеро, в синих фуфайках и белых тортах. Все они, кроме пятого, белобрысого, как скандинав или немец, были типичные греки. Девушки почти ничего мне не сообщали о составе команды, — так, «греческие матросы». Я вновь ощутил укол ревности, а потом и неуверенности, — похоже, меня и вправду отставляли в сторонку, сбрасывали как обузу… дуралей ты, дуралей. Все они понимают, какой я дуралей. Я уставился на Джо, лениво подпиравшего колонну. Шанс невелик, но он как-никак последний.

— Где девушки?

Темные очки нехотя обратились на меня:

— В Афинах. — Но тут он воровато стрельнул глазами в сторону двери, за которой скрылся старик. И опять посмотрел на меня — с сочувственной ухмылочкой. Качнул головой: я тебя понимаю.

— Зачем?

Пожал плечами — так уж надо.

— Вы точно знаете? — спросил я.

— Как посмотреть, — чуть слышно шепнул он. Поднявшись под колоннаду, матросы взялись за контейнеры. Вот из-за угла вывернул Гермес с чемоданами в руках, перешел площадку, исчез за обрывом. По пятам его следовала Мария во всей своей красе. Джо отделился от колонны, шагнул ко мне, протягивая американские сигареты. Поколебавшись, я взял одну, наклонился к нему прикурить. Он тихо пробормотал:

— Она просит у тебя прощенья. — Я выждал, пока он оторвет глаза от огонька, и заглянул ему в лицо. — Никакой лажи. Она правду говорила. Усек? — Я смотрел на него в упор. Он снова покосился на дверь, точно боялся, что нас застукают за приватной беседой. — У тебя, чувак, паршивая пара против джокера и каре. Безнадега. Впитал?

И почему-то эти слова, наперекор моей воле, убедили меня сильней, чем все стариковские разглагольствования. Я уже собрался ответить Джо какой-нибудь грубоватой мужской репликой, но, пока формулировал ее про себя, время было упущено. В дверях вырос Кончис с чемоданчиком в руке. Заговорил по-гречески с одним из матросов. Джо тронул меня за плечо, будто подтверждая нашу тайную солидарность, и подошел к Кончису, чтоб забрать у того чемодан. Проходя мимо меня, скривился:

— Слыхал про бремя белого человека? Белые навалят, а нам таскать.

Небрежно махнул на прощанье и отправился вслед за Гермесом и Марией. Матросы уволокли ящики, и мы с Кончисом снова остались один на один. Он раскинул руки — без улыбки, чуть не брезгливо: настал момент истины.

— Вы не дали мне последнего слова, — сказал я.

— Мне нельзя глупить. В Греции богатство — стиль жизни.

— Как и садизм, впрочем.

Напоследок оглядел меня с головы до ног.

— Гермес вот-вот вернется, чтобы запереть дом. — Я промолчал. — Вы упустили свой шанс. Советую поразмыслить, что именно в вашем характере этому способствовало.

— Идите вы в задницу.

В ответ он не проронил ни звука, лишь посмотрел прямо в глаза, будто внушая, чтоб я извинился.

— Если я говорю «в задницу», я это и имею в виду, — сказал я.

Помолчав, он медленно покачал головой.

— Вы еще сами не знаете, что имеете в виду. И что имею в виду я, тоже не знаете.

Вовремя сообразив, что руку я ему жать не стану, направился прочь. Однако на лестнице остановился, оглянулся.

— Чуть не забыл. На ваш желудок мой садизм не посягает. Гермес выдаст вам обед в кулечке. Он уже приготовлен.

Достойный ответ пришел мне в голову, когда Кончис был уже на середине площадки. Тем не менее я заорал вдогонку:

— Сандвичи с синильной кислотой?!

Что об стенку горох. Вот сейчас догоню, схвачу за руку, никуда не пущу, никуда; нет, не выйдет.