уткнулась лицом ему в воротник и крепко зажмурилась, чтобы не расплакаться. Артур рассмеялся, и смех этот отозвался в ее груди. Он упал на спину, потащив за собой Керри, и они распластались на дорогом обюссонском ковре.
Артур тяжело вздохнул.
— Ну же, мадам, улыбнитесь! — попросил он, а Керри в ответ поцеловала его так страстно, что у него перехватило дыхание.
Они торопливо и неистово ласкали друг друга прямо на ковре в салоне, совсем забыв о том, что их могут увидеть, потом, как сумели, привели в порядок одежду и волосы и велели подавать чай.
Когда чай был выпит и печенье с наслаждением съедено — то есть, съедено Артуром, поскольку Керри была охвачена таким восторгом по поводу камня, висевшего у нее на шее, что есть, не могла, — Артур сказал:
— Я поговорил с Кеттерингом. Все улажено, но мне будет страшно недоставать таких вот эпизодов.
— Что? — Она пока ничего не понимала — или не хотела понимать.
Артур улыбнулся, небрежно объяснил, что он ради соблюдения приличий поместит ее в добропорядочное семейство. Она будет жить у графа Кеттеринга, его друга.
Керри вскочила и заметалась по комнате. Артур спокойно наблюдал за ней.
— Я не поеду, Артур! Вы не можете требовать, чтобы я…
— Но это необходимо. Дорогая моя, вы и представить себе не можете, как мне тяжело расстаться с вами, хотя вы и будете совсем близко. Но я просто не могу позволить вам остаться под моей крышей без компаньонки. Больше я пока ничего не могу сделать — пока Алекс с матушкой не вернутся из Сазерленд-Холла, присматривать за вашей добродетелью некому.
— Моей добродетелью! — прямо-таки завопила Керри и рассмеялась коротким истерическим смехом. — Моя добродетель тут ни при чем! Не поеду, и все!
— Нет, поедете, — произнес он таким тоном, словно речь шла о погоде. — Я весьма сожалею об этом, но оставаться на Маунт-стрит больше невозможно. Пэдди права — в обществе уже поползли слухи. Когда я сегодня встретился с лордом Эндерби в заведении Тома О'Шантера, он поинтересовался моей гостьей — вам понятно? Ради соблюдения приличий придется вам переехать.
— А позвольте узнать, с чего это вам вздумалось беспокоиться о приличиях теперь? Мы проделали дорогу из Шотландии, не думая ни о каких приличиях!
В ответ он мрачно нахмурился.
— Я должен защищать вашу репутацию, сударыня. И я не собираюсь обсуждать эту тему — завтра же утром вы переедете в Кеттеринг- Хаус.
— В Гленбейдене вас не очень-то волновал этот вопрос! — Услышав это, Артур встал.
— Гленбейден, — спокойно заявил он, — находится очень далеко от Лондона, а в Лондоне я должен заботиться о чести нашей семьи и не забывать о положении, которое занимает мой брат в палате лордов. Я буду избегать скандала всеми способами, Керри. Спорить здесь не о чем.
Керри придерживалась другого мнения, но Артур был непоколебим. Он отказался слушать ее мольбы, а в ответ на что-то даже пригрозил, что уедет в свой клуб, если она не перестанет пререкаться. Но Керри родилась в семье упрямых шотландцев — яростные дебаты продолжались и во время ужина, пока, наконец, Артур в совершенном отчаянии не хлопнул ладонью по столу, проревев:
— Хватит!
В столовой повисло молчание. Спустя мгновение Артур взялся за вилку.
— И на сколько же вы намерены оставить меня там? — нарочито спокойно спросила Керри.
Он медленно поднял взгляд на висевшую у нее над головой картину, изображающую охоту на лису; вилка повисла в воздухе.
— Пока не могу сказать.
Искренность… сожаление… Все это отчетливо прозвучало в его голосе. Ни один из них не мог отрицать, что они оказались в трудном положении. Керри положила руки на стол и смотрела на них невидящим взглядом, а в голове у нее был полный сумбур.
— Так продолжаться не может, — тихо проговорила она. — Эту… эту дилемму нужно разрешить.
— Это не дилемма, — резко возразил он.
Керри посмотрела на него и увидела, что в его карих глазах сомнение смешано с решимостью. Она любит его, а он любит ее. Но что же дальше?
— Артур… нельзя притворяться вечно. На лице его появилось какое-то странное выражение; он положил вилку и машинально сжал кулак.
— Что значит — притворяться? Или вы думаете, что я притворяюсь, будто люблю вас? Или это вы притворяетесь, будто любите меня?
— Нет, конечно же, нет, — испугалась она и обвела рукой комнату. — Эта роскошь, это великолепие — вот что ненастоящее, Артур. Они все притворяются, что вы и я… ну, это ведь не может быть настоящим…
Он дернулся всем телом, словно она его ударила. Его бокал опрокинулся, стукнулся о стол, и тонкий хрусталь разбился на крупные куски, а вино забрызгало ему колени.
Артур вскочил, швырнул льняную салфетку на пролитое вино и уставился на темное пятно у себя на ноге. Керри тоже встала, но Артур жестом велел ей сесть.
— Прошу вас, кончайте вашу трапезу. Иисусе, где же Барнаби?. — чуть не закричал он и бросился из-за стола на поиски дворецкого, прежде чем Керри успела что-то сказать.
Глава 21
Клодия Уитни-Дейн, графиня Кеттеринг, не могла бы быть счастливее, если бы даже Артур объявил ей, что он — давно пропавший брат маленькой королевы Виктории. Она с трудом сдержалась, чтобы не осыпать его поцелуями за то, что у него достало храбрости последовать велениям своего сердца, а не принятым в свете условностям.
И еще ей пришлось сдерживаться, чтобы не пристукнуть Джулиана, потому что тот громко рассмеялся.
В просторном кабинете Кеттеринг-Хауса на Сент-Джеймс-сквер Джулиан чуть не сложился вдвое от смеха, когда Артур сухо сообщил, что познакомил его с миссис Маккиннон выстрел, в результате которого он был ранен.
Клодии это не показалось таким уж забавным. На месте миссис Маккиннон она поступила бы точно так же. Она взглянула на эту женщину, напряженно сидевшую на краешке стула, крепко стиснув руки на коленях. Единственным признаком того, что ей не по себе, были побелевшие костяшки пальцев. Она мило улыбнулась, когда Джулиан расхохотался, и вежливо отказалась от второй чашки чая, предложенной Клодией. Взглянув на нее, никто бы не подумал, что она — обедневшая вдова из Шотландии. И никто бы не предположил, что Артур влюбился в женщину, просто скандально не имеющую никакой родословной.
Клодии не нужно было объяснять, что Артур любит миссис Маккиннон — она поняла это в ту же минуту, как только увидела взгляд Артура, устремленный на эту женщину, потому что это было такое же выражение голода и томления, какое когда-то она видела в глазах Джулиана. Артур не мог отвести глаз от миссис Маккиннон. И Клодия понимала, что его так околдовало. Миссис Маккиннон, хотя и не была красавицей в классическом смысле слова, все же была очень хороша. С черными волосами, бледно-синими глазами и кожей, цветом походившей на фарфор, она казалась хорошенькой простушкой, открытым человеком, что нечасто увидишь в Лондоне. Мимика у нее была в отличие от светских дам естественной и непритворной. Когда она улыбалась — так улыбалась, что кожа вокруг ее глаз собиралась морщинками. Когда она удивлялась — она удивлялась всем телом. Кажется, в миссис Маккиннон не было ни грамма фальши.
Именно в этом и заключались трудности. Достаточно взглянуть на этих двух один раз — и становится ясно, что они любят друг друга. Дело не в том, что Клодия не была рада их счастливому союзу, о нет! Как борец за права женщин, она была в восторге, что Артур увлекся такой женщиной, как миссис Маккиннон. Но, настрадавшись из-за скандала, вызванного ее супружеством с Джулианом, Клодия не испытывала никакого желания видеть, как подобный скандал разгорится вокруг миссис Маккиннон. А это так и будет. Нельзя скрыть, кто она такая, — ни связей, ни родственных уз, ни утонченности, которая вырабатывается за годы, проведенные в гостиных высшего общества. Когда речь идет о женщинах вроде миссис Маккиннон, свет становится беспощаден.
Нет, здесь надо вести себя осторожно. Очень осторожно.
Клодия уже решила, что первым шагом в этом направлении будет званый ужин с несколькими самыми верными друзьями. Миссис Маккиннон надо вводить в общество постепенно. Они тщательно продумают легенду, как она появилась в мире Артура — она, дескать, их хороший друг, приехала погостить. Они обсудят это, как только Джулиан перестанет смеяться над рассказом Артура, который можно было бы озаглавить «Полное приключений лето в Шотландии».
В течение двух последующих дней Керри иногда вдруг начинало казаться, что она как-то сумеет приспособиться к этому миру. Ей даже понравилось, что не нужно вставать вместе с солнцем, что каждое утро очень бодрая женщина приносит ей горячий шоколад и поджаренный хлеб еще до того, как Керри встанет с постели. Но на каждое мгновение, когда ей представлялось, что она сможет так жить, приходилось два момента, после которых она начинала волноваться, ей становилось не по себе и она казалась себе вовсе не подходящей для лондонских гостиных.
Оказалось, что она все время делает что-то не так. Бренда, личная горничная графини, была потрясена, когда Керри выстирала свое белье и развесила его в туалетной комнате на просушку. Бренда посмотрела на нее с таким изумлением, что на мгновение Керри показалось, что у горничной случится апоплексический удар.
— Если вам нужно, что постирать, мэм, только скажите, — сдавленным голосом проговорила она, а потом пошла и сняла белье. Куда она его дела, Керри спросить побоялась.
И еще этот Брайан, лакей. Когда Клодия взяла ее в первый раз на прогулку по городу, этот молодой человек встретил их в холле с накидками в руках.
Одну накидку он хотел надеть на Керри.
— Позвольте,
