сорока футов, не подкрепившись каким-нибудь способом, — и спросил, можно ли напоить лошадь из их ручья. Услышав его произношение, женщина всплеснула руками, а мужчина послал Артуру беззубую ухмылку. Они пылко предложили напоить лошадь досыта и с такой же пылкостью предложили ему войти в их маленький коттедж закусить тушеным мясом, пока лошадь пьет. Наконец-то, решил Артур, вот шотландская семья, которой действительно пришелся по душе англичанин. Они выглядели совершенно нормальными людьми, и он с удовольствием слез с Томаса и вошел в коттедж, ожидая увидеть нечто столь же опрятное и веселое, как уютные комнатки Мэй. Но, едва войдя, застыл на месте. Главную комнату коттеджа занимала огромная корова, жующая сено.

За исключением этой полоумной пары, которая не видела ничего необычного в том, что корова помещается в жилой комнате, каждый встречный приветствовал Артура со слегка завуалированным презрением — это становилось ясно, едва он открывал рот. Он вскоре понял, что сакс — в здешних местах лицо нежелательное. Чем дальше он ехал, тем отчетливей понимал, что всеобщее презрение к англичанам почти никак не связано с историей, а скорее с уверенностью, что за повсеместным вытеснением горцев из их долин стоят англичане.

Артур понятия не имел, на самом ли деле за этими быстрыми переменами в сельском хозяйстве стоят именно английские инвесторы, но к тому времени, когда он добрался до Данди, он тоже начал относиться к англичанам с неприязнью.

Однако в Данди сочувствие, которое вызывали у него шотландцы, быстро улетучилось.

Прежде всего, мистер Джейми Реджис, эсквайр, не приехал на назначенную встречу, что вызвало сильное раздражение у Артура. Если и было нечто такое, чего он не мог простить, — так это когда ему что-то обещали и не выполняли обещанного. По мнению Артура, мистер Реджис именно так и поступил, нарушив обещание вдвойне, если учесть, что он небрежно отнесся к вопросу о выселении.

Но выселение Артур не ставил ему в вину.

Во-вторых, он не мог найти подходящего жилья в городе. Там не было ни отеля, ни трактира для путешественников, где мог бы остановиться на время приличный человек. «Уэллес Армз», лучшее, что мог предложить Данди, оказалось ветхим сооружением, где даже некуда было поставить лошадь. В те дни, пока он поджидал тучного маленького стряпчего, он переезжал из одного паба в другой — судя по всему, в Данди их было предостаточно — в поисках комнаты, где он мог бы выспаться, не слыша на протяжении всей ночи шумного веселья и песен.

К счастью, он сумел выяснить в единственной юридической конторе города, что мистера Реджиса ждут на днях. Он пожалел, что не знал об этом раньше, поскольку ему никак не удавалось отогнать мысли о Керри; мысли эти терзали его с того момента, как он вошел в туман, стоящий над наполовину сжатым ячменным полем, оставив ее позади. Теперь стало еще хуже — ему нечем было занять себя, образ Керри, лежащей обнаженной в постели в то утро, когда он ушел, преследовал его повсюду. Ведь теперь он знал, что мог бы пробыть там дольше и смотреть, как она спит…

Артур часто думал о ней в те одинокие, беспокойные часы, что он проводил на качающейся спине своенравной клячи, а в Данди с воспоминаниями стало еще хуже.

Поначалу он попытался облегчить свое состояние, написав письма друзьям и родным. Он написал десятки писем и в каждом новом письме подробнее, чем в предыдущем, описывал свою жизнь в Шотландии. Когда он истощил свой мысленный список всех кандидатур, хотя бы отдаленно подходящих для того, чтобы написать им письмо, он стал бродить по узким улочкам Данди. Но отвратительный запах джута и льна, распространявшийся из текстильных фабрик, смешанный с тяжелым запахом рыбы, загонял его в очередной трактир, где его охватывало все большее беспокойство и преследовали воспоминания о Керри.

Она ему снилась. Ночь за ночью ее образ медленно и упорно вытеснял образ Филиппа в ночных видениях его рассудка. Керри смеется, Керри идет, Керри просто есть на свете — и всегда, всегда вне его досягаемости.

Совсем как Филипп.

Проведя несколько суток, таким образом, Артур решил, что ему необходимо развлечься, иначе из-за этих сновидений он и впрямь сойдет с ума.

И он занялся гольфом.

Он видел пару раз в Англии, как играют в эту незнакомую игру, но в Данди обнаружил, что жители буквально взводами отправляются за город, крепко зажав под мышкой деревянные клюшки, которыми они будут ударять по мячу. Как-то он увидел трех юношей, каждый из них нес по три таких клюшки. И Артур пошел за ними, поскольку делать ему было абсолютно нечего.

Они привели его на вершину травянистого холма, где он увидел своего рода скаковую дорожку, которую шотландцы, как он выяснил, называют полем для игры в гольф; разбито оно было среди песчаных гряд и холмов, смотрящих в сторону Ферта, притока реки Тей. Один из юношей достал маленький кожаный мяч и положил его на землю прямо перед собой. Выбрав одну из трех деревянных клюшек, он расставил ноги в кожаных штанах, опустил голову и ударил клюшкой по мячу. Все трое стояли молча, сосредоточенно глядя на кожаный мяч, взлетевший высоко к солнцу, а потом приземлившийся посредине лунки с водой. При виде этого у юноши, бившего по мячу, вырвался огорченный крик, а двое других рассмеялись.

Когда второй юноша занял его место, они заметили, что неподалеку стоит Артур.

К тому времени, когда село солнце, Артур сделал сто четырнадцать ударов клюшкой.

К сожалению, они не принесли покоя его голове.

Образ Керри не покидал его даже после того, как он просыпался по утрам, и преследовал на протяжении всего дня, заставляя сомневаться во всем, что он делал. В сновидениях присутствовал и Филипп, его ночной посетитель, и негодование, от которого Артур никак не мог избавиться, хотя прошло уже три года. Особенно не давало ему покоя негодование, которое вызывала затеянная другом немыслимая авантюра. Ну, зачем Филипп так беспечно поместил свои деньги? Это же просто смешно — и это тоже Артур мог добавить к списку прегрешений Филиппа — так неудачно поместить деньги, совершенно не зная положения дел, а ведь платить, в конечном счете, придется Керри, которая потеряет все средства к существованию.

Не сделай Филипп того, что сделал, Артур никогда не встретился бы с Керри и его никогда не терзали бы с такой жестокостью воспоминания о ней.

Да, но как он может обвинять Филиппа, коль скоро сам виноват в том, что не обратил на это ни малейшего внимания, когда еще имел возможность чем-то помочь? Что же он за человек в таком случае, если отвернулся от Филиппа, когда тот больше всего в нем нуждался? Филипп, единственный человек в жизни Артура, который пожелал, чтобы Артур вел его, единственный, кто верил, что Артур способен на это. Ну, вот он и привел его — не так ли? — прямиком в могилу.

Артур ненавидел себя за то, каким он был и каким стал.

Вот если бы он был похож на Керри!

Господи, он никак не мог перестать думать о ней, о необыкновенном ощущении ее кожи под своими губами, ее тела, жара ее недр. Ему все время виделось, как она идет по ячменному полю, проводя рукой по верхушкам колосьев. Не мог он отогнать даже такие простенькие воспоминания, как ее веселая болтовня с Мэй, ее смех, который озарял их всех, точно солнечные лучи, ее пляска под скрипку Рыжего Доннера, ее улыбка во время ежедневных посещений старой карги Уинифред, то, как стряхивала она зерна со снопа ячменя. Он никогда не видел женщины, подобной ей, никогда так не восхищался женщиной. Среди светских леди, благосклонности которых он добивался, или тех, кто добивался его благосклонности, он никогда не встречал такой, которая обладала бы хоть частицей естественной красоты — красоты, которой обладает Керри.

Не правда ли, забавно, что она так недосягаема? Керри родилась в иной стране, в ином общественном слое, иначе воспитана. С таким же успехом он мог бы положить глаз на воображаемую королеву луны — Керри для него точно так же недосягаема.

И за это он возненавидел весь мир, возненавидел все, что получил по праву своего рождения. Он завидовал скромной и простой жизни Томаса — труженика, покой которого могло смутить только желание попутешествовать и повидать мир. Но Артур не шотландец и уж ни в коей мере не фермер. Он принадлежит к самому высокому социальному слою, вхож в самые престижные дома на всех Британских островах. Он не мог ни при каких обстоятельствах — реальных или выдуманных — вообразить себя в Гленбейдене.

И это его злило.

Так злило, что он с яростью бил и бил по «мячу», отбрасывая его с каждым днем, все дальше и дальше, словно цель его оказывалась все дальше и дальше от лунки. Его это не волновало.

Он как раз возвращался с очередной игры в гольф, которой занимался недалеко от замка Эффлек, когда хозяин трактира «Ястреб и чертополох» вышел ему навстречу. Артур сразу же подумал, что трактирщику вздумалось запросить с него побольше денег за содержание Томаса, который безмерно раздражал его — невыносимо было тратить хорошие деньги на такую бесполезную лошадь. Но трактирщик удивил его, сообщив новость — мистер Реджис, эсквайр, оставил Артуру свою визитную карточку.

Давно пора, черт побери!

Артур спешился, бросил поводья какому-то веснушчатому парню и нетерпеливо выхватил карточку из руки трактирщика.

— Надеюсь, он сообщил, где его можно найти? — резко спросил Артур.

— Да. Сообщил, — спокойно ответствовал трактирщик и вернулся в дом, не взяв на себя труд, поведать Артуру, где же именно можно найти Реджиса.

Артур, нахмурившись, перевернул карточку. Там было написано очень аккуратным