стимулом, заставлявшим, как полагал Артур, многих из этих бедных душ бороться с невзгодами, вдохновлявшим и объединявшим людей благодаря ее энергии и заботе. Артур не сомневался, что это именно ее заслуга в том, что Томас Маккиннон так и не уехал из долины, а ведь он грозился по меньшей мере дважды в день сделать это.

И он мог только благодарить Господа, что Реджис пренебрег его указанием и уехал в Форт-Уильям, вместо того чтобы прямиком отправиться в Гленбейден, как ему было приказано. Для Артура так же нелепо было согнать с земли Керри Маккиннон, как отрезать себе правую руку. О, он уже не сомневался, что собирался отобрать землю именно у Керри. Он видел и слышал достаточно, чтобы это понять.

Забавно, а скорее до странности смешно, что он оказался на земле Филиппа при таких причудливых обстоятельствах. Это было до того невероятно, что нельзя было не заподозрить во всем этом Божественного вмешательства. Если бы Керри не выстрелила в него в тот вечер на дороге, он никогда не узнал бы, кого он сгоняет с земли, и тем более не смог бы воспрепятствовать этому. Он никогда не узнал бы простых удовольствий, не узнал бы красоты этой долины.

Он никогда не узнал бы Керри.

Ах, Керри.

И когда он смотрел, как она повернула к дому — и улыбнулась сверкающей улыбкой, увидев, что он сидит на поваленном дереве, — он задался вопросом, что ему делать, как жить дальше, поскольку, хотя он и постарается, чтобы Керри осталась в Гленбейдене, где ей и место, сам он этого сделать не может. Его происхождение, долг и обстоятельства вынуждают его покинуть эти места и эту жизнь, которая так ему полюбилась.

Равно как и красивая женщина, которая сейчас идет к нему.

— Вы, наверное, решили напугать Томаса до безумия, встав еще до рассвета, — засмеялась она, войдя во двор.

— Скорее я сказал бы, что он может сыграть в ящик, увидев, что вы поднялись до рассвета.

— Здесь нужно вставать рано, иначе умрешь с голоду — ведь утром вы не оставляете для нас ни кусочка хлеба, — лукаво проговорила она, проходя в ворота.

— Прошу прощения, но я всего лишь следовал законам природы. Человек должен съесть то, что стоит перед ним, иначе его самого сожрет Томас, послав выполнять какое-нибудь смертельно опасное поручение.

Смех Керри раздался в утренней мгле; она подобрала юбки и пошла прочь, но запуталась в обвисшем подоле и споткнулась. Артур, привстав, схватил ее за локоть. Она выпрямилась, но он быстро притянул ее к себе. Блеск ее голубых глаз погас; она вспыхнула так жарко, что Артур ощутил сквозь грубую полотняную рубашку, как между ними заструился поток желания.

Взгляды их скрестились; он медленно встал во весь рост, не заметив, что с колен его скатился сапог и упал в траву. Некая мысль терзала его вот уже несколько дней, дразня дальние уголки сознания, сражаясь с чувством долга, воспитанным в нем с колыбели. Он не может оставить ее, не вкусив ее ласк, не поцеловав ее грудь.

— Я очень старался, но ничего не смог поделать со своим желанием, — тихо признался он.

Ресницы ее дрогнули; она опустила взгляд на его плечо.

— Я ничего не могу поделать — я хочу ощутить вашу кожу, — прошептал он и отвел завиток волос с ее виска, чтобы поцеловать тонкую кожу. — Последняя моя мысль перед сном — о вас, и о вас моя первая мысль, когда встает солнце.

Она глубоко вздохнула и произнесла его имя так тихо, что он едва расслышал. Он провел губами по ее лбу.

— Вы красивы, — шептал он, не отрывая губ от ее кожи, — очень красивы. Я хочу обладать вами, обладать вашим телом, обладать целиком.

Она подняла руки, схватилась за отворот его рубашки и закрыла глаза.

— Ваши слова трепещут во мне точно птица, — прошептала она в ответ. — Но… это очень неразумно. Артур вдохнул запах ее волос.

— Да, — ответил он честно и неохотно. — Неразумно. — И он взял ее руки, лежавшие на отвороте его рубашки, крепко сжал их на мгновение, перед тем как она уйдет.

— Н-но мне тоже хочется обладать вами, — проговорила она, опустив ресницы. — Целиком.

Эти слова проникли ему в самое сердце. Он крепко стиснул ее руки.

— Вы не понимаете, о чем говорите. Губы ее растянулись в робкой улыбке.

— Ой, неужели ты забыл, милый, что я была замужем?

Артуру показалось, что земля уходит у него из-под ног. Она точно знала, чего хочет, и он хотел, чтобы она им обладала, очень хотел. И еще он понял в это необычное мгновение, что до этого хотения довел ее он, что за то время, что он провел в Гленбейдене, он соблазном, лестью и обольщением добился ее милостей. Керри подтвердила очевидное — это было не только неразумно, это было безумно. Да, безумно, и у него есть моральные обязательства — хотя и крайне ослабленные в данный момент — остановить это прежде, чем все зайдет слишком далеко и погубит их обоих.

Он поднес ее руки к губам и поцеловал, а потом одарил Керри лукавой улыбкой, доведенной до совершенства на многочисленных балах, раутах и ассамблеях.

— Мадам, вы можете довести мужчину до того, что он будет с обожанием стоять перед вами на коленях. Неудивительно, что ваш родственник так усердно вас охраняет. — Он отпустил ее руки. — Кстати, об этом воплощении дьявола — мне пора заняться данными мне на сегодня противными поручениями, ибо бог весть, что он сделает, если увидит, что я бездельничаю.

И он сунул руки — руки, которым так хотелось прикоснуться к ней, — глубоко в карманы и отступил, все еще улыбаясь, хотя сердце у него билось где-то в горле.

Керри смутилась, опустила глаза и машинально пригладила волосы на виске.

— Да уж. Отдыхать он вам не позволит. — И она неловко повернула к дому.

Шаги ее были торопливы, но неровны, и она ушла от него, подолом собирая по дороге всю росу с травы.

Артур закусил губу, стараясь подавить желание вернуть ее… и свои глубокие сожаления.

На следующий день началась уборка ячменя. Обитатели Гленбейдена, на взгляд Артура, слишком обрадовались столь маленькому урожаю, и он сказал об этом Томасу. Это потому, хмуро ответил ему Томас, что в нынешнем году есть что убирать, а вот в два предыдущих года ячмень вообще не уродился.

Он показал Артуру этот злак, объяснил, как из него делают хлеб и ячменное «бри» — Артур решил, что это шотландское виски, — и что солома пойдет зимой на корм скоту. Томас показал ему, как держать и поворачивать длинную кривую косу, которой косят ячмень, и они пошли косить бок о бок, в одном ритме. За ними шли еще двое косцов, а дальше Мэй и Керри обдирали зерно со стеблей, а Большой Ангус и двое пожилых мужчин связывали их в большие снопы.

Косьба приносила облегчение: это была физическая работа того сорта, ценить которую Артур научился, живя в долине. Но пока его ум наслаждался, освободившись от тяжелых мыслей, тело его мучительно ныло. Мышцы спины, казалось, горели, угрожая прожечь грудную клетку; правая рука покрылась кровавыми волдырями, натертыми косовищем — он косил целый день.

Когда начало смеркаться, Томас прекратил работу до следующего дня. Выпрямив спину, Артур оглянулся на скошенную часть поля, уверенный, что уборка урожая почти закончена. К его великому удивлению, оказалось, что скошено меньше четверти ячменя. Он стоял, изумленно созерцая, сей феномен, а Томас крепко хлопнул его по спине и рассмеялся:

— Не бойся, малый! На завтра еще осталось!

Артур ухмыльнулся; некоторое удовлетворение ему принесла мысль о том, что, когда через два дня он отправится в Данди к мистеру Реджису, Томас Маккиннон будет скучать по нему. Да, очень будет скучать.

Он пошел следом за Томасом и остальными, которые — с раздражением отметил он — оставались удивительно бодрыми после целого дня очень тяжелой работы. Они направились не к «белому дому», а туда, где стояла старая заброшенная постройка, похожая на сарай. Артур слегка удивился, когда Томас свернул налево вместе со всеми, вместо того чтобы пойти к дому, где Артур намеревался насладиться замечательным ужином, приготовленным Мэй. Но, к его великому сожалению, Большой Ангус и Мэй тоже пошли за Томасом. Артур остановился подбоченясь в ожидании разумного объяснения, почему это ужин не будет готов в обычное время.

— У нас такой обычай — праздновать начало уборки урожая общей трапезой.

Артур обернулся на звук голоса Керри, раздавшийся у него за спиной, и поморщился — такой болью отозвались натруженные мышцы шеи.

— Вот как?

Керри кивнула и легкой походкой подошла к нему. Тяжелая работа — молотить ячмень — явно не сказалась на ней.

— У нас есть шотландское пиво, только вот нет баранины. Он не знал, что это означает, но весело проговорил:

— Звучит восхитительно, — и положил руку на поясницу. — А когда же начнется этот самый праздник? — спросил он, с интересом разглядывая свою руку, покрытую волдырями.

Керри вдруг остановилась и схватила его за руку.

— Боже мой! — вскричала она, и Артур задрожал от запаха лаванды, когда она наклонилась к его руке, чтобы рассмотреть ее получше. Она смотрела на нее некоторое время, потом подняла глаза, полные сочувствия. — Артур… ваша рука…

Он пожал плечами:

— Немного волдырей, только и всего.

— Немного?! — изумленно повторила она и осторожно прикоснулась к ладони — и снова взглянула на него, потому что от боли он поморщился. — Пошли. — Она выпустила его руку и решительным шагом направилась к дому.

Ему и в голову не пришло ослушаться. Он вошел следом за ней в кухню «белого дома», и там Керри поставила маленькую деревянную табуретку перед полкой, висевшей над окном. Встав на табурет, она приподнялась на цыпочки, достала банку, наполненную каким-то странным зеленоватым веществом. Он видел, что этим же веществом она врачевала Рыжего