рельефности, потому что было сложено из множества (сотен!) желто-оранжевых полупрозрачных чешуек. Эти продолговатые тонкие чешуйки ей даже что-то напомнили.

Однако, присмотревшись, Лиза заметила, что портрет до конца не был готов: краешку левого глаза не доставало последнего штриха.

Она отвела изображение на длину вытянутых рук: сколько же труда и времени потребовалось бабуле, чтобы… Да и зачем?! Вряд ли, конечно, чтобы преподнести ей приятную неожиданность.

«Ну, по крайней мере, ты теперь знаешь, на что она тратила те два часа ежедневно, кроме выходных».

Как бы там ни было заподозрить у бабули такие способности Лиза никогда не осмелилась бы: портрет был просто потрясающим!

Вот только эти странные чешуйки…

Лиза вдруг вспомнила, как часто в окрестностях кровати бабули замечала шныряющих прусаков, причем, среди бела дня, хотя по квартире в целом их практически не было, в том числе на кухне. Однажды, помнится, она даже подумала, что тараканы, должно быть, бабулю очень любят.

Лиза с отвращением выронила странную картонку; та мягко захлопнулась в воздухе и шлепнулась на пол.

За просмотром содержимого пакета время пролетело незаметно. Солнце уже садилось; кухней медленно завладевал сумеречный полумрак. Лиза включила люстру.

Заявлять о смерти было уже поздно.

А впереди у нее целая ночь с бабулей.

Верно, четыре года безумия закончились, – монстр умер. Скоро она сможет начать новую жизнь, теперь она свободна.

Только вот… эта ночь.

Ведь, умирая, монстр становится еще ужаснее.

Лиза остановилась перед комнатой и взялась за дверную ручку. Но не открыла. Ей вдруг представилось, что бабули не окажется на месте, а затем холодные руки потянутся откуда-то сзади и лягут на ее плечи…

Проведя перед дверями целую минуту, Лиза вернулась на кухню. Кроме, как дома, ночевать было негде. Нагрянуть к подруге? К которой из них после этих четырех лет? – таких не было в списке. Может, к кому- нибудь из соседей? На их лестничной площадке все как назло поразъехались в отпуска на лето, а с других этажей она не достаточно близко знакома, чтобы вот так просто придти и сказать: «Пустите переночевать, дома мертвая бабуля…»

В крайнем случае, конечно, можно провести ночь и на кухне. Хотя… Неожиданно Лиза разозлилась: почему на кухне? Старуха издевалась над ней, сколько жила, – неужели она и теперь позволит ей это?

Н! Е! Т!

Сейчас она пойдет в комнату и займется там всем, чем посчитает нужным, и плевать ей на эту старую ведьму, к тому же – мертвую.

Однако чем ближе она подходила к двери комнаты, тем меньше в ней сохранялось прежней злости. Когда Лиза взялась за ручку, от нее не осталось и следа.

Но на этот раз она решила принять бой и резко распахнула дверь. Бабуля стояла прямо перед ней в своей измятой ночной рубашке и ухмылялась фиолетовыми бескровными губами…

На несколько секунд Лиза окаменела. Но когда ее глаза приспособились к сумраку (свет падал за порог комнаты из коридора от сорокаваттной лампочки), поняла, что это только мираж. Она шагнула в комнату и включила свет. Первым делом взгляд Лизы остановился на лежащей бабуле. Кажется, ее положение на кровати не изменилось. Все по-прежнему. Или… Нет, ерунда.

«Так», – подумала Лиза, пройдясь по комнате. – «Теперь…» Ее взгляд снова вернулся к мертвому телу. Ну, конечно же, как она могла забыть: бабулю нужно чем-нибудь накрыть. Всю, с ног до головы. Лиза не знала, почему так принято поступать с почившими, вернее, никогда не задумывалась, но сейчас ощутила всю уместность этой процедуры. Она достала из шкафа свежую простынь и, ступая как можно тише, словно боялась разбудить бабулю, приблизилась к кровати. Затем, стараясь не смотреть на восковое лицо, накрыла тело.

Результат оказался совершенно не тот, что Лиза ожидала: фигура под простыней стала еще более зловещей. Казалось, стоит только отвернуться, и она начнет медленно подниматься. В конце концов, Лиза решила, что может сойти и так. Главное, тело лежит правильно… хотя, наверное, стоило бы поправить левую руку бабули, которая чуть сползла с груди. Но это значило опять прикасаться к телу.

Настенные часы в комнате показывали половину двенадцатого. Ей обязательно нужно поспать хотя бы несколько часов – завтра предстоял тяжелый день. А рассчитывать она может лишь на собственные силы. Она одна, совершенно одна. И это случилось не сегодня, потому что умерла бабуля, а гораздо раньше – когда ушла мама.

Лиза расстелила свою постель, не стала раздеваться и секунду поколебалась прежде, чем выключить свет. Завтра все закончится, осталось только чуточку потерпеть, совсем немного. Одну ночь.

только одну ночь

Она пролежала два часа, испытывая каждой клеточкой тела пульсирующую усталость, но так и не смогла себя заставить уснуть. То открывая, то снова закрывая глаза, вертелась с боку на бок. Зрение давно адаптировалось к темноте, и она старалась не смотреть туда, где мутнело бесформенное возвышение на кровати бабули. Лиза с радостью готова была отдать несколько лет жизни за возможность отключиться сейчас и проснуться только утром.

до рассвета еще три часа

Около двух ночи у соседей наверху громко хлопнула входная дверь, донеслись возбужденные голоса, но слов было не разобрать. Лиза предположила, что произошел скандал. Затем опять наступила тишина. Лиза закусила нижнюю губу: там, наверху, всего в паре метров от нее протекает совершенно иная жизнь, словно на другой планете. Повернулась, сменив затекший от напряженной бессонницы бок, и стала думать о светловолосом парне, живущем в доме напротив. Есть ли у него подруга? И в этот момент кровать бабули заскрипела.

Лиза не могла поверить. Но звук был характерным – его она способна узнать из миллиона других. Еще маленькой девочкой она нередко просыпалась ночами, когда бабуля поворачивалась во сне. А, став старше, привыкла и перестала обращать внимание. Скрип внезапно прекратился (она услышала, как где-то далеко просигналила машина). Но Лиза видела, что бабуля продолжает шевелиться под простыней. Выглядело это так, будто она искала выход. Даже когда тело бабули тяжело свалилось на пол, Лиза все еще не могла поверить, что все это происходит в действительности, только слышала, как бабуля освобождается от простыни, в которой запуталась, будто в саване. А затем темная масса на полу неуклюже поползла в ее сторону.

Безмолвно.

Лизе удалось наконец сбросить с себя леденистый панцирь оцепенения, и она выскочила из комнаты, больно зацепившись бедром о спинку кровати и едва успев проскочить между ней и подбирающейся массой на полу.

Уже вбегая в кухню (и каким-то немыслимым движением успевая одновременно включить свет), она услышала за собой тяжелые шаги.

Когда Лиза повернулась, чтобы закрыть кухню, массивная туша в ночной рубашке уже заслонила дверной проем, надвигаясь на нее.

Бабуля была ужасна.

Ее тело, преодолевая трупное окоченение, двигалось серией быстрых коротких рывков, словно изображение от неисправного кинопроектора; один помутневший глаз был широко раскрыт, другой – только наполовину, обнажая полоску серо-желтого белка. Огромная гематома на бледном лбу у виска казалась пятном черной туши, из обеих ноздрей медленно текло…

Лиза пятилась назад, пока не уперлась поясницей в жесткое ребро подоконника. Бабуля тоже несколько замедлила движение, впрочем, Лизе, зажатой между подоконником и наступающей на нее массивной