объясниться у него не будет. Но, как это сделать при Вике, он не представлял.

– Вика, ты вот что… Нам с мамой надо поговорить, – выдавил он наконец, чувствуя, как горят уши и щеки.

Екатерина Андреевна изумленно приподняла брови, а Вика возмутилась:

– Я уже не маленькая, чтобы меня отлучать от решения важных проблем! Чего это вы тут такое будете говорить, что мне слышать нельзя?

– Вика, выйди, – умоляюще прошептал Роман, чувствуя, что еще мгновение, и он передумает позориться.

Что-то в его тоне было такое, что заставило Вику выместись из гостиной, тем не менее не помешав ей прилипнуть ухом к щели с другой стороны. Помявшись под удивленным взглядом Екатерины Андреевны, Рома осторожно подошел к двери и резко ее открыл.

– Ай, – взвизгнула Вика, обиженно потирая ухо. – Ты чего? Я просто мимо шла.

– Ну-ну, я так и думал. Не могла бы ты сделать нам всем одолжение и посидеть на кухне?

– Могла бы. Именно туда я и шла, когда ты меня дверью треснул.

– Тебя проводить?

– Спасибо, не заблужусь. Я туда уже пару раз одна ходила! – Она надулась и, шлепая голыми пятками, удалилась по коридору.

Екатерина Андреевна сидела в позе готовности, сложив руки на колени и ожидая Роминого выступления. Под ее взглядом он окончательно смешался и начал нарезать круги по комнате, не зная, как подступиться к главному.

– Вы не расстраивайтесь… Этот Юра, он вас недостоин, он слизняк, ой, простите, не мое дело…

Вполне можно было бы ожидать, что в этом месте мама скажет «да, не ваше», но она промолчала.

– Вы такая, вы необыкновенная, вы замечательная, вы очень красивая…

– Рома, вы мне тоже очень симпатичны, – смущенно прервала поток дифирамбов Екатерина Андреевна, решившая, что у нее сейчас будут просить руку и сердце дочери. – Но вы же понимаете, я хочу Викуле только добра, и если она согласна, то я буду только рада! Совершенно необязательно осыпать меня таким количеством комплиментов. Поверьте, я не та теща, которую надо задабривать. Лишь бы вам было хорошо.

Рома словно налетел на стену, переваривая услышанное. Разговор сворачивал не туда.

– Вы меня не поняли.

– Ну почему же, поняла прекрасно. Только почему вы говорите об этом, удалив, так сказать, виновницу торжества?

– Потому что никакого торжества не будет! – выпалил Рома.

– И что, Вика согласилась просто расписаться? – не поняла Екатерина Андреевна, соображая, когда они вообще успели договориться о свадьбе, если еще вчера дочь ныла о своем непроходимом одиночестве.

– Речь вообще не об этом!

– А о чем? – Удивление мамы было безграничным, она совершенно потеряла нить разговора и растерянно пыталась поймать взгляд разволновавшегося Ромы.

– О нас с вами!

– Но я же сказала вам, Ромочка, никаких проблем у нас не будет, вы мне симпатичны…

– Я не к Вике, я к вам пришел!

– К нам??

– К тебе!

– Ко мне?? – Екатерина Андреевна от ужаса пошла пятнами. – В каком смысле – ко мне?

– В прямом! – Рому колотило: сейчас или никогда. – Я вас люблю! Я вам… Я для вас… Я все могу!

Судя по лицу Екатерины Андреевны, она собиралась сообщить что-то утешительное, такое лицо бывает у детских врачей: перед тем, как совершить в отношении наивно хлопающего глазами малыша какую-нибудь пакость, они ободряюще улыбаются, напустив на физиономию выражение безмятежного счастья и усыпив бдительность доверчивого карапуза. Именно таким карапузом и считала его сейчас женщина, без которой он уже не мог жить. Она была уверена, что это блажь, которая пройдет, оставив чувство легкого стыда и насмешки над самим собой. Как убедить ее в обратном, он не знал.

Роме хотелось рычать от бессилия: она ни на мгновение не воспринимала его всерьез.

– Ну что вы там, заснули? – поскреблась изнывающая от любопытства Вика.

– Да, Викуля, – моментально среагировала Екатерина Андреевна, – заходи, конечно.

Судьбоносный разговор закончился ничем, и остаток вечера Рома вынужден был поддерживать ничего не значащую болтовню, до смерти надоев Вике. Он отчаянно надеялся, что Екатерина Андреевна выйдет и даст ему шанс объясниться, но мама уединилась в гостиной и не мешала им «ворковать».

Так и не дождавшись появления Екатерины Андреевны, он ушел в абсолютной растерянности.