— Котенок, который думал, что он мышка, — прочитал он медленно.

— Мэри учит меня читать, — объяснил Тим, удивляясь, что могло привести родителей в такое волнение.

— И можешь что-нибудь здесь прочесть?

— Немного. Это очень трудно, но не так трудно, как писать. Но Мэри не сердится, если я забываю.

— Она что, и писать тебя учит, дружок? — спросил Рон, едва веря своим ушам.

— Да. Она пишет слово, а я его переписываю, чтобы оно было таким же, как у нее. Сам я еще не могу писать, — он вздохнул. — Это гораздо труднее, чем читать.

Пришла Дони, и родители, совершенно не обратив внимания на ее необычную взволнованность, потащили ее к Тиму.

Он прочел страницу, не слишком путаясь и запинаясь, и когда он кончил, они все закричали и зааплодировали, похлопывая его по спине и ероша волосы. Выпятив грудь, как зобастый голубь, он гордо прошагал в свою комнату, благоговейно держа книжку и улыбаясь. За всю свою жизнь он не знал более прекрасного мига! Он им понравился, по-настоящему понравился, заставил их гордиться им, как они гордились Дони.

После того, как Тим ушел спать, Эс подняла глаза от своего бесконечного вязанья.

— Как насчет чайку, отец? — спросила она Рона.

— Хорошая мысль, мать. Пошли, Дони, пойдем с нами на кухню, будь хорошей девочкой. Что-то ты сегодня какая-то не такая.

— У меня найдется кусочек фруктового кекса с апельсиновым желе или кремовый пудинг, сегодня купила у Джунго, — объявила Эс, расставляя посуду на кухонном столе.

— Кремовый пудинг! — хором воскликнули Рон и Дони.

В воздухе чувствовалась приятная прохлада, был конец апреля, жара уже схлынула, в Австралии наступала осень. Рон встал и закрыл дверь на улицу, потом погнался за огромным мотыльком, настиг его у стекла и прихлопнул свернутой газетой. Он упал, окутанный облаком золотистой пыльцы, покрывавшей его крылья. Рон поднял бабочку, все еще отчаянно машущую крыльями, отнес в ванную и спустил в унитаз.

— Спасибо, пап, — сказала Дони, с облегчением вздохнув. — Я терпеть не могу этих чертовых существ, лезут в лицо. Я всегда боюсь, что они попадут в волосы или еще куда.

Он засмеялся:

— Вы, женщины, боитесь всего, что летает или ползает.

Он взял огромный кусок кекса и засунул почти весь в рот.

— В чем дело, Дони, дорогая? — прошамкал он с полным ртом, слизывая крем.

— Ничего, ничего, — ответила она, отделяя вилкой маленькие кусочки сладкого и отправляя их в рот.

— Ну, малышка, не дурачь старика, — сказал он более отчетливо. — Давай выкладывай! Чего хандришь?

Дони положила вилку, нахмурилась, затем подняла свои большие блестящие глаза. Они смягчились, когда она посмотрела на отца. Она искренне была к нему привязана.

— Если тебе надо знать подробности, то мне стыдно. Когда я пришла сегодня вечером, у меня для вас была новость, а когда увидела, что Тим стал центром внимания, то немного взревновала. Это было отвратительно. Бедный парень! Всю жизнь я его оттесняла. А сегодня, когда он смог что-то, нам показать, вы были горды им, а я разозлилась потому, что он испортил мне радость.

Эс потянулась и похлопала ее по руке:

— Не расстраивайся, дорогая. Тим не нарочно так сделал. Ты хорошая девушка, Дони, и у тебя доброе сердце.

Дони улыбнулась, и вдруг она стала очень похожей на Тима, и сразу стало ясно, почему у нее так много кавалеров.

— Да, моя старушка! Всегда ты найдешь, как утешить, всегда скажешь что-то приятное, что успокоит, и раздражение пройдет.

Рон засмеялся:

— Всегда скажет что-то приятное, если только не набрасывается на меня. Старая ты карга, а, Эс!

— А что ты можешь ожидать, когда бываешь пьян, как сапожник?

Все засмеялись. Эс на дно каждой чашки налила молока и крепкого, черного, как кофе, чая. Положив сахару, каждый выпил свою чашку, и только после второй они возобновили разговор.

— Что ты хотела сказать нам, Дони? — спросила мать.

— Я выхожу замуж.

Воцарилось гробовое молчание. Наконец Рон со стуком поставил чашку на блюдце.

— Ну и новость, — сказал он. — Ну ты даешь, как бомбу взорвала! Никогда не думал, что ты вот так — раз! — и выйдешь замуж, Дони. Да, дом без тебя будет пустой!

Эс ласково посмотрела на дочь.

— Ну, дорогая, я знала, что это скоро случится, и если ты так хочешь, я рада. Правда рада. А кто парень?

— Мик Харрингтон-Смит, мой босс. Они вытаращили глаза.

— Это тот, который считает, что удел женщины — кухня, а не исследовательская работа?

— Да, это он! — радостно ответила Дони и улыбнулась. — Я думаю, что он решил жениться на мне потому, что это единственный способ вытащить меня из лаборатории и водворить на кухню, где мне и место.

— Трудновато тебе с ним будет, а? — спросил Рон.

— Иногда. Но если знать, как с ним обходиться, то ничего. Самый большой его недостаток — это то, что он сноб. Я знаю таких: королевский колледж, дом в Поинг Пайпер, предки — первые переселенцы — не каторжники, конечно, иначе семья в этом бы не призналась. Но я отучу его от этого со временем.

— А как получилось, что он женится на такой, как ты? — ехидно спросила Эс. — Мы не знаем, кто были наши предки. Скорее всего воры и головорезы, а улица наша не самая шикарная в Сиднее, да и школа твоя была не самая модная.

Дони вздохнула:

— Не беспокойся об этом, мама! Самое важное то, что он хочет на мне жениться и он точно знает, кто я, откуда и кто мои родители.

— Мы не можем устроить тебе дорогую свадьбу, родная, — печально сказала Эс.

— У меня у самой есть кое-какие деньги и я могу потратиться на такую свадьбу, какую захотят его родители. Я-то лично надеюсь, что они согласятся на скромную, но уж если им хочется закатить пышное празднество, они его получат.

— Тебе будет стыдно за нас, — запинающимся голосом сказала Эс. — Глаза ее были полны слез.

Дони засмеялась и вытянула руки, мускулы напряглись под загорелой кожей.

— Почему это я должна вас стыдиться? Вы мне создали прекрасную, счастливую жизнь, о которой любая девочка могла только мечтать, вы воспитали меня свободной от всяких комплексов, неврозов и проблем, которые, кажется, есть у всех моих сверстников. Честно-то говоря, вы оказались куда лучшими воспитателями, чем родители Мика. Или мы ему понравимся, или ему придется примириться с нами, вот и все. Противоположности сходятся, — продолжала она задумчиво, — у нас ведь, кроме интеллекта, ничего нет общего. Во всяком случае, ему тридцать пять и он мог выбирать среди всех аристократок Сиднея, а он выбрал простолюдинку из рабочего квартала, Дони Мелвил.

— Это говорит в его пользу, — решительно сказал Рон. Он вздохнул. — Вряд ли он захочет провести время за пивом со мной и Тимом в «Прибрежном». Думаю, для таких типов больше подходит виски с содовой где-нибудь в шикарном кафе.

— Пока да, но он не знает, что он теряет. Подожди немного! В конце года я его заставлю побывать в «Прибрежном».

Эс резко встала:

— Оставьте посуду на столе. Я уберу завтра утром. А сейчас иду спать, я устала.

— Бедняга Дони, тяжело ей придется быть замужем за таким надутым индюком, — сказала Эс Рону, когда они поднимались наверх в свою спальню.