Он увидел осторожно пробирающихся к нему стариков и услышал вблизи шамкающие голоса:

— От сатана! И кожа на ем черная…

Это о его летной куртке.

— А очи, очи-то бесовские, стеклянные… Зверя, сатана, распугает. Помяните, братцы родные…

Это о его летных очках.

Бабушкин сделал шаг вперед. Любопытные старцы шарахнулись в стороны…

Еле-еле они с Грошевым нашли в селе пристанище.

Казалось, что волна революции еще не докатилась до этого забытого богом и людьми глухого селения. Здесь большим влиянием пользовались главари религиозных сект — старцы и старицы. С их помощью кулаки-скупщики обирали честных и доверчивых зверобоев.

Сколько раз Бабушкин изумлялся, глядя, как здоровый помор, рослый, бесстрашный зверобой покорно слушает вздорное бормотание зловредной «пророчицы» или «баш». Дети, правда, уже начинали уходить из-под их влияния, но взрослые еще оставались покорными рабами предрассудков.

Вскоре после прилета в Койду Бабушкин с Грошевым шли по селу. За ними следовала на значительном расстоянии большая толпа. Подростки робко расспрашивали о самолете.

Летчик остановился и стал с увлечением рассказывать, как строят самолет и почему он летает. Вдруг перед ним появилась «божья старушка» — настоящая баба-яга из сказки. Старуха стукнула о землю клюкой, потом ткнула ею в сторону летчика, будто хотела проколоть его, как пикой, и начала свою проповедь:

— Слыхано было от дедов, что придет большущий корабель и пролетит над ним птица мерзкая, сатанинская… На шее у той птицы — страшенный дьявол. Наведет она и на зверя мор, и на людей мор, и на землю, и на воду… А из брюха той птицы — струи огненные…

«Технически грамотная старушка, — подумал летчик, — заметила выхлопную трубу».

— Брось, бабка, ругаться. Слетай-ка лучше в небеса, — шутливо предложил Грошев. — Главный дьявол прокатит весело.

— Тьфу, окаянный, проклятущий, вот я вам… — отплевываясь, бормотала баба-яга.

Ребята захихикали, но бабка так свирепо на них взглянула, что смех тотчас же замер.

…Бабушкин решил во что бы то ни стало найти Горшковых.

Как назло пурга бушевала еще двое суток.

В первое ясное утро Грошев стал заводить мотор. Стоял мороз в сорок три градуса. Остывший мотор не заводился. Летчик и механик раз десять меняли в радиаторе горячую воду и масло. Им помогал Филька. Парень, чуть ли не единственный в селе, поверил, что «бесовская птица» спасет его товарищей, и не отходил от летчиков.

Наконец затарахтел мотор, завертелся винт. Самолет побежал по снежному полю и легко взмыл в воздух.

Где искать Горшковых, летчик не знал. Он решил обследовать море в радиусе не менее ста километров.

Под крылом самолета проплывали большие ледяные поля с причудливыми нагромождениями торосов. Кругом лед и вода — черная, студеная вода Белого моря.

Едва летчик замечал на ослепительно белой льдине какое-нибудь темное пятно, он снижался и проходил над морем бреющим полетом. Тюлени поднимали вверх свои усатые, смешные морды и смотрели на невиданную шумную птицу.

Бензин и короткий северный день были на исходе, когда Бабушкин посадил свой самолет за околицей села. Он был поражен, увидев, что его возвращения ждут чуть ли не все жители Койды. Как и тогда, после бури, люди в угрюмом, молчаливом ожидании стояли плотной толпой, только на этот раз море было позади них. Летчик прочел в глазах женщин Горшковых и печаль, и страх, и проблески надежды. У него больно сжалось сердце. Что он мог ответить на их немой вопрос? Бабушкин стал помогать Грошеву натягивать чехол на мотор…

На следующий день была нелетная погода. Дул свежий северный ветер. Небо заволокли тучи. По опыту он знал, что вот-вот может разбушеваться пурга. Лететь было опасно. Но летчик вспомнил полные тоски и мольбы глаза маленькой, худенькой жены Кирилла и отрывисто приказал механику:

— Заводи мотор!

Бабушкин и в этот день никого не обнаружил. Ему стыдно было смотреть в глаза койдинцам, и он пробрался к дому задворками.

На следующее утро летчик опять отправился на поиски зверобоев и опять не нашел их. Он уже окончательно потерял веру в то, что обнаружит охотников. К тому же Грошев ворчал:

— Зря бензин жжем!

Кажется, он был прав.

И все же Бабушкин летал еще и еще…

На восьмые сутки, уже положив самолет на обратный курс, летчик заметил на небольшом обломке льдины, километрах в шестидесяти от берега, две черные точки.

«Опять, наверное, тюлени. А все-таки надо проверить!» — подумал оп.

Чем ниже спускался самолет, тем явственнее вырисовывались па белом фоне две черные фигурки. Конечно, это не тюлени, а люди. Самолет стал описывать круги над льдиной. Сомнения нет — койдинские зверобои! Живы! Какое счастье, что он их нашел!

Люди на льдине пытались махать руками, но тут же ложились на лед. Потом опять вставали, взмахивали руками и снова падали.

Летчик понял, что они совсем обессилели. И не удивительно, ведь у них не было пи продуктов, ни огня, а одежда, наверное, давно обледенела.

Бабушкин пролетел над льдиной так низко, что чуть не задел лыжами торосы, сбросил мешок с провизией и вымпел с запиской.

В селе его встречал один Филька. Не успел самолет приземлиться, как летчик выскочил из кабины с громким криком:

— Нашел! Нашел!

Филька от волнения не мог произнести ни слова. Наконец все-таки тихо спросил:

— Живы?

— Живы! Конечно живы! — радостно ответил летчик. — Побежим к Горшковым за одеждой.

Филька бежал по глубокому снегу так быстро, что Бабушкин еле поспевал за ним…

Следующим рейсом были доставлены и сброшены охотникам теплая одежда, дрова, спички, завернутые в непромокаемую бумагу, чайник…

Летчик, медленно кружась, видел, как вспыхнул костер и согретые его теплом люди на льдине переодевались в сухую одежду.

Бабушкин пролетел дальше, где, по его сведениям, плавал другой помощник тюленебойцев — ледокол «Седов».

Радио тогда на самолетах не было, но, пользуясь вымпелами и сигнализацией, летчик договорился с капитаном о выручке двух пленников Белого моря.

На обратном пути он решил опять пройти над ними.

Ветер был сильный, море бурлило, льды сталкивались и крошились.

Новое несчастье! Льдину, на которой были охотники, раскололо пополам. Образовались два островка, и на каждом из них по жителю. На одном обломке ледяного поля догорал костер.

Бабушкин сбросил две записки:

«Спокойствие. К вам идет ледокол».

Через сутки в жарко натопленной избе Федора спасенные охотники рассказывали о своих мытарствах. В избе было полно народу. Люди, которым не хватало места, стояли вокруг дома. Была здесь и баба-яга, проклинавшая «бесовскую птицу».

Увидя ее, Грошев пошутил:

— Вот видите, и сатана пригодился!

— А ты, Михаил Сергеевич, и ты, Федор Иванович, старое не поминайте, — хором отвечали койдинцы.