Врачи долго возились со мной. Я думал — конец полетам! Но здоровый организм и отличное лечение выручили.

Медицинская комиссия признала меня годным к дальнейшей летной службе. Я решил повторить полет на Камчатку. Получил новый самолет П-5, переоборудовал его для полетов на Севере, но полет пришлось отложить. Открылся XVII съезд партии. Нужно было доставлять матрицы «Правды» в Ленинград. Вот тут-то мой самолет показал свои отличные качества! Он не только был утеплен и оборудован приборами для полетов вслепую, но имел еще добавочные бензиновые баки. Это очень пригодилось. В Москве было много снега, и вылетать можно было только на лыжах. В Ленинграде не было снега, и посадка там была возможна лишь на колесах. Я прилетал в Ленинград, сбрасывал в условленном место матрицы, а затем возвращался в Москву без посадки.

Во время последнего рейса из-за непогоды у меня была вынужденная посадка у деревни в районе Вышнего-Волочка. При посадке на колхозное поле немного поломалась машина. Я очень боялся, что начальство после этой аварии отберет у меня самолет и решил отремонтировать его тайком. Оставив бортмеханика, я на поезде приехал в Москву, в редакцию «Правды», где все чистосердечно рассказал. Редактор газеты Лев Захарович Мехлис и корреспонденты помогли мне достать запасные части, и с тремя рабочими я вернулся к самолету. За сутки мы привели машину в порядок, я втиснул рабочих в кабину и прилетел с ними в Москву. Ремонт был сделан не плохо, только вот на правом крыле образовалась некрасивая выпуклость, летать, правда, она не мешала.

Все сошло благополучно.

Началась челюскинская эпопея. Штаб спасения и его председателя Валериана Владимировича Куйбышева буквально осаждали сотни телефонных звонков, писем, теле

грамм с различными, часто фантастическими способами вызволения челюскинцев. Так, один товарищ хотел спасти их канатами с кошками-крюками, при помощи которых людей зацепили бы и втянули со льдин в самолет. Другой проектировал особый конвейер — канат с корзинами, забирающими пассажиров на движущийся самолет. Третий придумал какие-то шары-прыгуны…

Все эти «изобретения» появились потому; что мало кто верил, что самолеты в тяжелых зимних условиях смогут сесть на неровный лед. И все-таки основная надежда возлагалась на самолеты.

Правительственную комиссию засыпали просьбами. Все хотели принять участие в спасательной экспедиции. Писали рабочие, студенты, служащие, журналисты, моряки, а особенно, конечно, летчики.

Я пошел к начальнику Трансавиации и рассказал ему, что самолет, на котором собираюсь лететь на Камчатку, мною переоборудован так, что я могу летать на нем в любых условиях.

Что вы хотите от меня? — спросил он.

— Я хочу просить вашего разрешения лететь не на Камчатку, а спасать челюскинцев.

Начальник поднялся из-за стола.

— Никуда вы не полетите. Сколько человек на льдине?

— Сто четыре, — ответил я.

— А когда прилетите вы, будет сто пять. Сломаете там машину, вас еще спасать придется. — И, немного подумав, добавил: — Полетите на Сахалин и обратно с почтой. К двадцать пятому февраля представите мне календарный план на утверждение. Все!

На другой день вызывает меня заместитель начальника Трансавиации и говорит:

— Полет на Сахалин отставить!

— Как? — удивился я.

— Полетите на Каспийское море спасать тюленьих бойцов, их отнесло в открытое море на оторванной льдине.

— Слушаюсь! Будет выполнено!

Товарищи из редакции «Правды» посоветовали мне написать письмо Куйбышеву, а товарищ Мехлис взялся его передать.

В два часа ночи звонят из Кремля.

— Товарищ Водопьянов? — услышал я голос в трубке. — К десяти часам товарищ Куйбышев просит вас явиться к нему в Кремль.

— Утром вылетаю на Каспийское море спасать людей, — ответил я.

— Туда поедут другие летчики, не опоздайте в Кремль!

Когда я вошел в кабинет, навстречу мне поднялся высокий человек в темно-синей гнмнастерке, подпоясанной узким кавказским рением, на ногах белые фетровые сапоги. Его вьющиеся волосы были зачесаны назад над высоким лбом.

— Самолет ваш готов к полету?

— Я должен был сегодня утром вылететь на Каспийское море, но…

— Понятно…

Валериан Владимирович пригласил меня к географической карте:

— Покажите, каким маршрутом думаете лететь в ледовый лагерь?

— От Москвы, — волнуясь, ответил я, — до Николаевска-на-Амуре я буду идти по существующей трассе. От Николаевска я полечу в Охотск, бухта Ногаева, Гижига, Анадырь, а дальше — через Анадырский хребет, Ванкарем и — на льдину.

Куйбышев попросил меня зайти на следующий день.

Сутки мне показались вечностью — что я только не передумал. Лететь от Москвы до Чукотки? Да еще зимой? Наверняка откажет комиссия, безусловно, откажет. И это проклятое правое крыло!

Я догадывался, что мой П-5 будет осматривать комиссия.

Рано утром помчался на аэродром. Действительно, вскоре появились члены комиссии. В ангаре, где стояла машина, было не очень светло, и я заслонил спиной злополучное место на правом крыле. Его не заметили.

И вот я снова в Кремле.

— Полет комиссия разрешила, — коротко сказал мне Куйбышев, но не из Москвы, а из Хабаровска. А сейчас разбирайте самолет, погрузите его на платформу, ее прицепят к курьерскому, — и… счастливо!

— Что же получается? Я — летчик, и буду трястись в хвосте у поезда!

— А вы посчитайте, от Москвы до Хабаровска поезд идет девять суток, а сколько участков надо пролететь?

— Десять, — ответил я.

— Это значит, лететь вы будете десять суток. Что же выгоднее?

— Я хотел днем и ночью лететь.

— Спасибо! Вы в прошлом году летели ночью, а долетели только до Байкала, а нужно, чтобы вы до Чукотского моря дошли.

И на прощание Валериан Владимирович добавил:

— Летите спокойно, не торопитесь, помните, что люди ждут, чтобы их спасли летчики.

В Хабаровске я присоединился к летчикам Доронину и Галышеву.

Семнадцатого марта в десять часов утра три самолета вылетели на Чукотку.

Пробиваясь через пургу и циклоны, выжидая погоду на базах, одиннадцатого апреля мы с Дорониным долетели до Ванкарема. У Галышева испортился мотор, и он отстал в Анадыре.

На челюскинской льдине к тому времени побывали Ляпидевский и Слепнев, прилетевший сюда со стороны Америки, куда он был командирован вместе с Леваневским, а также Каманин и Молоков. Они уже успели перевезти на Большую землю большинство челюскинцев.

Эвакуация пленников льдов завершалась.

Двенадцатого я тоже вылетел в лагерь. Курс пятьдесят градусов. На горизонте я должен увидеть черный дым от костра — это и есть льдина челюскинцев.

Более пяти тысяч километров пролетел я от Хабаровска до Ванкарема, но так не волновался, как на