посмеяться и увидеть что-нибудь из чудес Пандемониума.

-И чтобы там были ледяные лимонные кубики, - подсказал шепотом Дол.

-И где можно разжиться ледяными лимонными кубиками, - решительно договорила Сентябрь.

Тумблер с высоким продолжительным свистом, словно проколотый воздушный шар, сдул щеки. Открылись глаза, задергались уши, руки расплелись, встрепенулись, сжались в кулаки и снова расслабились.

-Бумаги, - слабым, как старый клаксон, голосом произнес Тумблер и вперил в них блестящие латунные шарики глаз.

Сентябрь выудила из внутреннего кармана жакета крохотную зеленую книжечку, выданную Бетси Базистеблик, и поднесла ее вплотную к пухлому лицу. Пока Тумблер, напыщенно кудахтая, изучал и сверял, девочка почувствовала, как сильно обрадовался своей заботливости и щепетильности ее зеленый жакет.

-Зачарованная, стало быть. Давненько таких не видел.

Латунные шарики глаз Тумблера сверкнули неодобрительно в сторону Отадолэ, который царапал газон единственным здоровенным когтем.

-Это мой компаньон. Мой Виверн. – быстро добавила Сентябрь, надеясь, что притяжательное местоимение не обидит его.

-Для него у тебя имеется Занятие?

Вивертека вытянулся по струнке в полный, весьма значительный, рост.

-Истинное служение, - произнес он мягко, - не нуждается в распоряжениях, а признает лишь добрую волю. Кому как не Вам знать это? Как бы вы тогда заняли этот пост: захотели бы дуться на простых путников, желающих войти в город, - а не торговать перчатками или пугать детишек на праздниках?

-Солдаты мы. Всего лишь. – проворчал Тумблер.

Тут широкая козья шкура, казавшаяся воротами, принялась подниматься вверх, словно театральный занавес. Четырьмя пальцами на своем основании пост принялся что-то выколачивать настолько быстрыми движениями, что девочка не могла уловить суть этой суетливой работы. Однако вскоре догадалась, увидев медленно появляющийся из едва раскрытого рта алый лоскуток. Становясь всё длиннее, он трепетал и извивался, и наконец, достигнув земли, потек, словно жидкий. Полоса сверкающего шелка прошелестела в траве под ногами Сентябрь, - не изменившись в цвете ни на каплю, не потемнев, - потянулась к воротам, проникла внутрь и там замерла, как будто призывая путников следовать за ней. Сентябрь шагнула вперед, - и снова пальцы принялись за свое расплывчатое дело, гоня алый путь вглубь Пандемониума.

-Я не обиделся, - сказал Дол, ступая на территорию Пандемониума, - Я знаю, что ты не всерьез сказала, что я – твой. – Чудовище вильнуло своим длинным красным хвостом. – А ведь я могу. И ты можешь быть моею! И мы вместе будем играть в самые веселые игры!

-Правда, он восхитительный! – сказал Отадолэ, видя, что его спутница зевает. – Королева Мэллоу устроила его таким, много лет назад.

Открывавшийся взгляду Пандемониум сплошь был воздвигнут из тканей. Сентябрь и Вивертека шли мимо витрин, сотканных из фиолетового кринолина и органзы свежего малинного оттенка. Башни, вкручивавшиеся ввысь спиралями, выглядели весьма шатко, хотя парча была жесткой и блестящей. Памятники выделялись фетровыми шляпами и бомбазиновыми лицами. Высокие и узкие дома, - разноцветные, но, похоже, каракулевые - распахивали свои ангорковые двери; офисы внутри, их тафтовые стены тускло светились под взглядами кружевных горгулий. Даже широкая авеню, на которой оказались путники, была лентой грогрена, - вязкой и тыквенно-оранжевой. А недалеко впереди, - невероятно! – кривой и сморщившийся высился кожаный обелиск Башни Гроангир! На верхушке был укреплен медно- красный сатиновый отрез, который теплый ветер вздымал, надувая, словно небольшой купол.

Девочка и виверн таращались по сторонам; волнистый алый путь терпеливо дожидался.

-Одна с этим она точно бы не управилась! – воскликнула Сентябрь.

Отадолэ пожал плечами и сказал:

-Игла ее была проворна и пылка; она была мечом в ее руке! В сотканных вещах, говорила она, есть теплота и обаяние дома. Но дням, утекшим с тех времен, уже потерян счет. Конечно, Маркизе хотелось бы изменить город, понастроить кирпичных домов и засадить свободные места ежевичными кустами, - но в городе не осталось ни одного пристойного каменщика: все они переучились в ткачей и вязальщиков.

Ткань может протираться или изнашиваться; она не может хрипеть или вздыхать, - но именно такой звук вдруг поднялся от заждавшегося алого пути. Тем не менее Сентябрь не заметила ничего; ошеломляя красочным многообразием, вокруг нее тянулись и волнисто удлинялись такие же пути, - за которыми следовали горожане. Они пересекали проспекты, направлялись вдоль проулков, уворачивались от повозок и карет, огибали большими радиусами корзинки уличных аккордионистов, протискивались между торговцами печеными бананами или изысканными романтическими букетиками укропа. Кобальтовая, серебристая, розовая, охровая, и многие другие – прокладывали путь своим пешеходам. Копытным и перепончато-лапым; восьминогим и каким угодно. Перекрестки были сущим нагромождением, однако на каждом имелось уменьшенное подобие Тумблера, ни на секунду не прекращавшего свою сверх-быструю деятельность.

Личная дорожка Сентябрь и Дола, смущаясь столь продолжительного простоя, наливалась пунцом.

Но вот Сентябрь, засмеявшись, вприпрыжку побежала вперед,- и путь быстро пошуровал тоже, держась от нее в недосягаемости, но в пределах видимости, - однажды он едва не врезался в креповый лавандовый уличный фонарь, а в другой раз прошмыгнул между двумя импами, торговавшимися за пригоршню бурых водорослей. Отадолэ бежал следом, - его шаги оставляли царапины в льняном покрытии улицы, (Скуколуковая – так она называлась) и грохотали не хуже грома, невольно разгоняя по сторонам