— Видимо, тебе придется нарушить его. Ну же, дядя! Что произошло? Как он мог подать заявление о разводе, когда она была больна и умирала в больнице? Кто же так делает?! И кстати, на тех фотографиях, где она уже без волос, — почему на них нет отца? И что это там за человек вместе с вами?

Гарри молча смотрел на меня. Но я не отступила.

— Ты любил мою маму, Гарри. Она была твоей сестрой и лучшим другом. Ты должен это сделать ради нее. Ради меня. Я заслуживаю того, чтобы знать все о ее жизни. Я устала от того, что ее жизнь… такая же загадочная для меня, как и А. Она моя мать.

Всю мою жизнь, сколько я себя помню, мое любопытство по отношению к маме всегда подавлялось. Я задавала вопросы, и Гарри, или моя бабушка, или отец аккуратно обходили их. Гарри показывал мне красивые снимки с ней, рассказывал счастливые, как рождественские сказки, истории, излучающие добро и уют. Они напоминали мне рассказы о принцессах, красочных лентах и ярких звездах. А мой отец мне никогда ничего не рассказывал. Ни хорошего, ни плохого. Как будто мамы никогда и не было.

Долгое время дядя молчал.

— Ты права, ты заслуживаешь того, чтобы все знать.

Я теребила пальцами подлокотник дивана.

— Она… У твоей мамы и папы никогда не было того, что я назвал бы нормальными отношениями, — сказал он, громко выдохнув. — Кого я обманываю? Их отношения напоминали ядерный взрыв.

В это я легко могла поверить. И это было больше похоже на правду.

— Да, взрыв. Они совершенно не подходили друг другу. Но он был до безумия влюблен в нее — если честно, так, как никогда ни до, ни после. Да, у него были подружки. Но они приходили и уходили, надолго не задерживаясь. Здесь все было иначе. Твоя мама была прекрасна, и она вообще не планировала выходить замуж. Она была вольной птицей, а он… твой отец. Думаю, он посчитал, что сможет приручить ее, превратить в идеальную жену мелкого адвоката и посадить в позолоченную клетку.

— Прям как Мириам Роуз.

— В некотором роде. Он валялся у ее ног. Атака по всем фронтам. Например, комнаты, утопающие в цветах. Когда он узнал, что ее любимые цветы — ландыши… в тот момент единственным местом, где их можно было найти, были Гавайи. Он заказал огромный букет, который доставили спецрейсом. Наверное, это стоило ему целое состояние. Ужины при свечах в самых дорогих ресторанах Манхэттена, билеты на лучшие мюзиклы Бродвея, путешествия на яхтах. Предполагаю, через какое-то время она поверила в то, что он действительно любит ее и что у них все будет хорошо.

— И? — От волнения я забывала дышать.

— Замужество не меняет человека, Каллиопа. Она оставалась такой же свободной. Можно было одеть ее в черное платье от Шанель… но она была твоей мамой. Она обожала ходить на танцевальные вечеринки, любила свою артистическую компанию из Сохо. Она зависала в Бруклине с несколькими сумасшедшими художниками. Они перекантовывались в небольшой мастерской, где снимали фильмы и рисовали… Со стороны это выглядело дико. Где-то у меня лежат фильмы, в которых она в голом виде что-то рисует. — Он рассмеялся. — Остановить ее было невозможно. Это был огромный клубок идей и энергии. Она еще и в группе пела.

— Мда, — сказала я, — это действительно мало похоже на обычный распорядок дня моего отца. Вообще ни разу.

— Вот именно. Казалось, все это замечают, кроме их двоих.

— А ты пытался как-то образумить ее?

— Я любил свою сестру, но переубедить ее никогда никому не удавалось. Так же, как и твоего отца. В этом смысле они были похожи. В любом случае через… не знаю, полгода они уже были готовы убить друг друга. Ты же знаешь своего отца. Он начал прессовать ее, постоянно критиковал. Она уж было хотела уйти от него, но выяснилось, что она беременна. Она чувствовала, что попала в ловушку.

— Ну, она могла родить меня… и оставить его. Стать матерью-одиночкой.

— Думаю, какая-то часть ее продолжала любить его. Она дала ему еще один шанс. Но беременность не помогла. Они не прекращали страшно ссориться. Однажды они так громко ругались, что соседям пришлось вызвать полицию. Наверное, другие бы нашли иной выход из этого положения, но твоя мама стала очень нервной, впала в депрессию. И отец обвинил ее в том, что она плохая мать.

В эту секунду мне показалось, что мир остановился. Гарри продолжал рассказывать. Его слова доносились до меня как будто издалека, словно я вновь была у Мириам, а его голос пытался прорваться сквозь бурю.

— Но она была прекрасной матерью. Я помню ее. Помню, как мы вместе рисовали пальцами.

— Да. На стенах. Такие забавы приводили твоего отца… одним словом, в бешенство. Я тогда думал, что у нее будет нервный срыв. Я уж хотел было убедить ее лечь в больницу. Но она вдруг вновь стала жизнерадостной. Ни с того ни с сего.

— Почему? Они помирились?

— Нет. Она снова влюбилась. У нее завязался роман.

— Что?

«Почему я ничего об этом не знала?»

— Не осуждай ее, Кэлли.

— Так это был… тот самый парень на фото? Рядом с ее больничной кроватью?

Дядя Гарри кивнул.

— Тот парень на картинке вернул ее к жизни. Он практически спас ее, еще до того, как она заболела. Успокаивал ее, возвращал ей радость. А потом она узнала, что у нее рак. И это был… конец. Четвертая стадия. Он был с ней. Она хотела, чтобы на лечении ее сопровождал он, а не твой отец. Она жила абсолютно независимо от мужа. И от тебя. Чтобы облегчить себе лечение, она переехала в квартиру недалеко от больницы.

— Но… Я не понимаю. Отец никогда ничего не говорил о расставании.

— Это не было в полном смысле расставанием. Врачи запретили ей во время курса химиотерапии слишком часто видеться с тобой. Ее иммунитет… Ведь дети подобны фабрике по производству микробов. Ну и она не хотела, чтобы ты видела ее в таком состоянии. Она виделась с тобой только во время посещений, но она боролась за свою жизнь. Думаю, я действительно верил в то, что твой отец даст ей умереть в мире и покое после всего того, через что он заставил ее пройти. Но он прислал документы на развод в больницу… воевал с ней до ее самого последнего вздоха.

— Так кто этот человек? В которого она влюбилась. Как его зовут?

— Гавриил.

Мои колени дрожали.

— Я помню это имя, я спрашивала о нем. Когда была маленькой. Отец сказал, что Гавриил — это ангел. Что я, наверное, услышала историю в воскресной школе. И сказал забыть об этом.

— Он был хорошим человеком. Он сейчас живет в городе. Женился и затем развелся. Детей нет. Мы встречаемся примерно раз в год. Он фотограф, у него было несколько выставок в галереях. Каждый раз он спрашивает о тебе. Боюсь, он так и не пережил смерти твоей матери.

— Дядя Гарри… Я не понимаю. Почему мой отец был таким бессердечным? Почему пытался ее уничтожить, даже когда она уже умирала?

— Он любил ее. И выражал это именно таким образом. Он… поглощает людей. Твоя мать обожала тебя. Она просто… они с твоим отцом неистово пытались уничтожить друг друга. И в какой-то мере им обоим это удалось.

— На меня сейчас свалилось слишком много, дядя. Мне… мне надо побыть одной.

Я вскочила с кресла, мое сердце яростно билось, и побежала в спальню. И там в тишине я зарыдала. Сначала бесцельно. Я плакала из-за Мириам, из-за Августа, профессора Соколова, Астроляба, Элоизы и Абеляра. Но потом наконец я стала плакать от жалости к себе. От жалости к маленькой девочке, выросшей без матери, и женщине на фотоснимке, которую я так никогда и не знала.