входом в город на площади стояла церковь св. Петра, построенная Оттоном в первое путешествие; здесь укрылись проповедники и немедленно начали божественное служение. Немного спустя, толпа с шумом высыпала из городских ворот и окружила церковь с намерением разорить ее и предать смерти пришельцев; но, слыша церковное пение, остановилась в нерешительности и долго совещалась, что делать; наконец, успокоилась и ушла обратно. Это было в пятницу; следующий день проповедники провели здесь же, постом и молитвою готовясь к предстоящему подвигу, быть может, подвигу мученичества. Между тем, благоразумная часть жителей Штетина совещалась со жрецами и призывала их защитить свое дело и старую религию основательными доказательствами; известный же знатный гражданин Вирчак, и прежде при всяком удобном случае и месте, в народных совещаниях, на улице и в домах говоривший в пользу христианства, ободренный теперь присутствием Оттона, действовал с особенной ревностью: он пришел к епископу с друзьями и родственниками, рассказал ему обо всем происходившем и побуждал к проповеди, обещая полное содействие как свое, так и своих близких. В воскресенье, отслужив обедню, Оттон, как был, в церковных облачениях и предшествуемый знаменем креста, отправился со своим клиром на торговое место, стоявшее посреди города. С ними следовал и Вирчак. У городских ворот он дотронулся копьем до висевшего челна и обратил на него внимание Оттона, говоря, что этим знаком хотел предложить каждому мимо идущему свидетельство о милосердии божьем и его (т. е. епископа) заслугах. Сквозь густую толпу народа проповедники пришли на торговую площадь; там стояли большие деревянные степени<$FСтепень - ступень веча. Прим. ред.>, подымавшиеся уступами вверх; отсюда вестники и власти имели обыкновение говорить к народу. Оттон с клиром взошел на одну из них, и когда, по движению руки Вирчака, улегся шум неприязненной толпы - начал проповедовать через переводчика Адальберта. Народ слушал слова епископа, но тишина продолжалась недолго. Один жрец, 'толстый и громадный', еще прежде замышлявший гибель Оттону, услышав, что он проповедует теперь на вечевом месте, пришел в ярость, прибежал с палицей в руке, продрался сквозь толпу к степени и сильными ударами потряс столб, на котором она стояла. С ругательствами он велел епископу замолчать и, заглушив голос его и переводчика, укорял народ, что поддался обману; он называл Оттона врагом народа и богов его, призывал немедленно поразить его копьями, которые они постоянно носили с собой. Толпа взволновалась, некоторые уже подняли руки, готовясь метнуть копья, как внезапно остановились. Видя их бездействие, жрец в ярости вырвал копье у одного из них, и сам попытался поразить Оттона, но также не мог ничего сделать и скоро обратился в бегство. От чего произошло это - неизвестно, но самое событие не могло не казаться чудесным; так, по крайней мере, объяснили его и Оттон, и его спутники. Счастливо избежав опасности, Оттон сошел со степени и отправился в полуразрушенную церковь св. Адальберта; после торжественной молитвы, он ниспроверг стоявший вблизи языческий жертвенник и выбросил его. Это, быть может, было причиной нового народного волнения: толпа, вооруженная мечами и палками, окружила церковь и снова грозила смертью проповедникам; но и на этот раз ушла, не причинив им никакого вреда. Видя такое расположение умов, знатный Вирчак и его друзья настоятельно убеждали Оттона уйти скорее из города, говоря, что иначе он станет жертвой коварства жрецов, но епископ отказался. На некоторое время, казалось, гроза утихла: назначено было через две недели собрать вече, на котором жрецы и народ должны были окончательно решить: примут ли они христианство или откажутся от него. Народ, таким образом, выжидал дальнейшего, а Оттон, воспользовавшись некоторым затишьем, заботился о восстановлении церкви св. Адальберта, которое предпринял на свои деньги. Он часто посещал этот храм, и однажды встретил игравших на улице детей, поздоровался с ними на их родном языке и, как будто в шутку, благословил знаменьем креста; он шел далее, как заметил, что все они, оставив игры, с детским любопытством следовали за ним и рассматривали незнакомых людей. Оттон остановился и спросил: нет ли между ними принявших крещение? Такие нашлись, и епископ, отведя их в сторону, спрашивал, желают ли они сохранить ту веру, в которой крещены? Получив утвердительный ответ, он говорил, что, как христиане, они не должны быть вместе с язычниками и допускать их к своим играм. Сейчас же крещеные отделились от некрещеных и, перестав играть с ними, отворачивались от них. Гордясь своим христианством, они запросто и смело обращались с епископом и слушали его даже среди игр; некрещеные же стояли поодаль в замешательстве и как будто в испуге. Оттон, детской, понятной речью, укрепил в вере первых и столь долго убеждал последних, что и они возжелали принять крещение и стать христианами.

Кажется, еще до общего окончательного веча происходило предварительное обсуждение: старейшины и благоразумные люди долго совещались между собой о предстоящем деле, интересах города и отечества; в особенности тщательно взвешивали они слова и поступки Оттона; наконец - решили снова обратиться в христианство и окончательно, бесповоротно отказаться от язычества. На этом сходка разошлась. Ночью к епископу пришел Вирчак с немногими друзьями: он сам присутствовал в собрании и теперь кратко рассказал о происходившем. В назначенный день, в большом, удобном для совещания здании, находившемся в середине города на холме Триглава, где стоял замок князя, собралось вече; на нем присутствовали знатные люди, жрец и старейшины, явился и Оттон. Когда воцарилось молчание, он спросил, что решили они: желают ли принять божественную религию, или останутся при служении князю тьмы? Один из жрецов отвечал, что как прежде, так и теперь, и всегда они твердо будут чтить богов отцов своих и потому - напрасен труд и слово его. Возмущенный Оттон грозил им вечной мукой и, поднявшись с места, возложил на себя столу и готовился предать их проклятию. Увидев это, знатные люди просили его остановиться на некоторое время, сами же, оставив жрецов в доме, вышли для отдельного совещания и скоро единодушно решили отказаться от язычества и принять христианство. Знатнейший из них, Вирчак, войдя к епископу, объявил, что он и знатные люди-правители определили: жрецов, зачинщиков всякого зла, изгнать из пределов отечества и во всем, что касается дела религии следовать его, Оттона, руководству и наставлению. Узнав такое решение, жрецы поспешно удалились; и с той поры ни один из них более не появлялся в той местности. Оттон же со своими сотрудниками приступил к уничтожению языческих капищ. Затем, когда остававшиеся в язычестве были крещены, а отошедшие от христианства возвращены церкви, случилось происшествие, необычайность которого проповедники объясняли особенным благоволением божьим. Штетинские рыболовы поймали в реке Одре двух необычайной величины камбал, которые встречались там только весною, а не осенью (это было именно в августе). Изумленные такой добычей, они принесли их в дар проповедникам, объясняя, что им никогда не случалось видеть этой рыбы в настоящее время года; камбалы были будто бы так велики, что Оттон со всею свитою питались ими в продолжение двух недель и еще поделились с несколькими знатными людьми.

В некотором отдалении от Штетина находилось какое-то языческое святилище; разрушение его Оттон поручил своему верному и близкому Удальрику. Тот отправился, но немногие еще остававшиеся приверженцы язычества, заметив с городской стены, куда он шел, старались поразить его в голову камнями и бревнами. Хотя Удальрик и остался невредим, но должен был возвратиться назад. Когда Оттон узнал об этом, он облекся в церковные облачения, и с знаменем креста сам отправился на опасное предприятие. Приверженцы язычества на этот раз не посмели напасть на него: они рассеялись и скрылись по своим убежищам. Разрушив святилище, Оттон на обратном пути нашел огромное ореховое дерево, под которым протекал источник: они были посвящены какому-то божеству. Не медля, епископ приказал срубить дерево; но пришедшие штетинцы просили не делать этого; ибо бедняк, стороживший орешник, продажей орехов поддерживал свое скудное существование; сами же они клятвенно уверяли, что навсегда запретят жертвоприношения языческому божеству, которые совершались в этом месте. Оттон благоразумно уступил их просьбе; но пока шли переговоры, внезапно явился сторож дерева и, подойдя к епископу сзади, размахнулся секирой и хотел поразить его; по счастью, удар был неверен, и секира, миновав Оттона, вонзилась в мост, на котором он стоял, и так глубоко засела в дереве, что бросивший с трудом смог вытащить ее. Увидев это, переводчик Адальберт поначалу был поражен ужасом, затем бросился, вырвал секиру из рук варвара и отбросил ее; все другие окружили виновника и грозили ему смертью. Заступничество Оттона спасло его; Адальберт относил это чудесное спасение к покровительству божию, говоря, что сторож орешника обладал природным даром и так был искусен в метании копья и ударе секирой, что безошибочно мог попасть в самую середину небольшого отверстия.

Оттон исполнил в Штетине все, чего требовали его духовные обязанности; теперь он хотел возвратиться в Узноим; но пришли граждане и убедительно просили его примирить их с князем Вартиславом.